Ршаве часто надоедали ржаной хлеб, овсянка и ячменные лепешки, которые приходилось долго разжевывать. Он пил вино, когда мог. Для богатого человека это означало — почти всегда. А поскольку он не был ограничен в вине, ему не успевало надоесть пиво, которое местные жители варили из ячменя. Пиво Ршава мог пить, если не было выбора, но так и не полюбил его. После вина оно казалось мерзкой и кислой дрянью. Они с Зауцем во многом расходились, но здесь у них царило полное согласие. Даже молитва за хороший урожай ячменя отдавала для Ршавы лицемерием.
Ингегерд же воспринимала ячмень как должное. Из разговоров с ней в храме после проповедей Ршава узнал, что она купила много ячменя для варки пива — больше, чем для выпечки.
— В Халоге у нас было только пиво, — рассказала она. — Пока я не оказалась в империи, я вино всего раз или два пробовала. Вино там было и есть только для вождей и важных людей.
— Что за невежественная страна! — не сдержался Ршава, и лишь потом до него дошло, что он мог оскорбить Ингегерд.
К счастью для него, она лишь спокойно кивнула в ответ:
— Теперь я это знаю. А тогда не знала. И как я могла это знать? Ведь я видела только Халогу. Если всего одно место для тебя — весь мир, то человек не может считать его прекрасным или отвратительным, потому что ему не с чем сравнивать. Разве могли бы мы понять, насколько хорош Фос, если бы для сравнения не было Скотоса?
Она сплюнула. Ршава тоже, поскольку этот жест для него стал почти таким же естественным, как дыхание. Он ответил Ингегерд не сразу. Она сформулировала вопрос так, как он никогда не приходил в голову прелату. Насколько ему было известно, так его не ставили и любые другие видесские теологи. Поразмыслив, он сказал:
— Фос есть абсолютная добродетель. И тот, кто это отрицает, ставит под угрозу свою душу.
— Я этого не отрицаю, святейший отец, — спокойно возразила Ингегерд. — Но разве мы поняли бы, насколько он хорош, если бы не увидели, что в мире происходит там, где нет доброты? Мне доводилось видеть ужасное. И вам наверняка тоже.
Если Ршаве и доводилось видеть какие-либо ужасы, то немного; жизнь его была безмятежной и обеспеченной. Но он все равно кивнул, потому что понял мысль женщины.
— Ты полагаешь, что добро кажется слаще после зла, как вино кажется слаще после… гм… соленой рыбы. — Он едва не сравнил его с пивом. Такое сравнение было бы прекрасно понято столичными жителями, — но только не большинством видессиан, живущих в Скопенцане.
