Симон взял книги, но даже не прикоснулся к божку. Сильвена уже приготовилась издать вопль, вздумай он унести этот талисман с собою. А теперь ей хотелось завопить оттого, что Симон оставляет его здесь.
«Какая же я дура, какая дура…» – мысленно твердила она себе.
И бросила, как оскорбление:
– Можешь забрать его с собой, большая мне радость – видеть его!
Симон ничего не ответил, даже не повел плечом; он закрыл чемодан и понес его в переднюю.
Сильвена соскочила с кровати и, босая, с криком побежала за ним через всю квартиру:
– Симон, Симон! Только не так. Ты не можешь уйти вот так!
Она догнала Лашома и повисла у него на шее.
– Только не так… – повторяла она.
– А как тебе угодно, чтобы я ушел? Через окно, по веревочной лестнице?
– Нет, Симон, нет, это невозможно. Вспомни обо всем, что было между нами!
– Это ничего не может изменить в моем решении: отныне между нами больше ничего быть не может, – ответил он.
Сильвена плакала, стонала, с силой цеплялась за Симона; она так искусно симулировала безутешные рыдания, что в конце концов разрыдалась не на шутку.
– Полно, полно, прояви хоть раз в жизни немного достоинства, – заявил Симон.
Он отвел ее в спальню.
– Ты не имеешь права… это гадко… это низко… – бормотала Сильвена сквозь слезы. – И все это, все это… ведь все это я делала для тебя, – прибавила она, обводя широким жестом голубые стены. – Я не смогу здесь больше жить.
– Я никогда не просил тебя арендовать этот вокзал, – сказал Симон. – Ложись-ка лучше в постель.
– И все из-за какой-то манекенщицы! Ведь все дело в ней, я знаю!
– Нет, манекенщица здесь ни при чем, – ответил он.
И в самом деле, все произошло из-за дурного обеда, из-за полупустой квартиры, где пахло краской, из-за того, что угасло влечение, из-за того, что все эти пять лет были отравлены ревностью, непомерной требовательностью и постоянными драмами.
Сильвена сидела на краю кровати, обтянув колени ночной сорочкой и погрузив пальцы в свои рыжие волосы.
– Все дело в том, что мы совершили глупость и не поженились, потому-то мы так и терзаем друг друга, – продолжала она, все еще плача. – Будь мы женаты, я бы плевала, если бы ты даже изменял мне со всеми манекенщицами на свете! Я бы знала, что я все равно для тебя на первом месте, что ты всегда считаешься со мной.
– Я женат. И ты видишь, как я считаюсь со своею женой! – усмехаясь, сказал Симон.
– Ты даже не знаешь, чем я готова пожертвовать ради тебя!
– Право же, ты слишком добра! – насмешливо сказал он.
