Сильвена тщетно пыталась отыскать хотя бы какое-нибудь уязвимое место в непримиримой позиции Симона – она словно натыкалась на отвесную гладкую стену и скользила по ней вниз.
– Нет, ты не можешь уйти! Только не так! – снова начала она свои жалобы. – Ты убиваешь меня. Дай мне по крайней мере время привыкнуть. Уж в этом-то ты не смеешь мне отказать. Неделю, дай мне хотя бы неделю!
– Вот оно что! – иронически усмехнулся Симон. – Ты хочешь, чтобы прошла генеральная репетиция, чтобы ты и на этот раз терзала меня своими страхами и волнениями, как это бывает перед каждым спектаклем…
– О чем ты говоришь? Разве я смогу играть через четыре дня? Ты только взгляни на меня, посмотри, на кого я похожа! Как ты можешь думать, что я удержу в памяти хотя бы одну строку из своей роли? Для меня все кончено – и карьера, и жизнь. Ты меня губишь, убиваешь! Да-да, это убийство, это преступление! Неужели нет закона, карающего за такие преступления?
Теперь она была искренна: она и впрямь была уверена, что не сможет играть, что идет навстречу катастрофе.
– Вот тебе дружеский совет, – сказал Симон. – Побольше пафоса на сцене, поменьше – в жизни. И тогда все у тебя пойдет хорошо.
– Я не нуждаюсь в твоих советах, – крикнула она, выпрямляясь.
Сильвена поискала глазами, чем бы запустить в него; она была готова наброситься на Симона и вцепиться ему в лицо ногтями.
Но она увидела, что он приготовился дать отпор, и прочла столько ненависти в его глазах, что ей стало страшно.
Он был сильнее: ей показалось, будто земля уходит у нее из-под ног, она почувствовала себя всеми покинутой, одинокой.
– Неужели я принесла тебе столько горя, что ты возненавидел меня? – спросила она почти с ужасом.
Впервые за весь вечер он почувствовал к ней жалость. На мгновение он заколебался, но инстинкт самосохранения подсказал ему, что лучше промолчать.
– Симон, ты пожалеешь о том, что делаешь! – произнесла она трагическим тоном.
– Сомневаюсь, – ответил он.
– Ты еще не знаешь, на что я способна.
Он знал, что в доме у нее нет оружия… Разве только завтра она станет поджидать его у министерства с револьвером в руках… Она достаточно любила рекламу, чтобы отважиться на подобный поступок. Но завтра она уже успокоится. К тому же она слишком любит себя: такие женщины не убивают из мести…
– Симон, если ты меня оставишь, я покончу с собой.
– Этим ты окажешь мне самую большую услугу, на какую только способна, – ответил он.
– Ты не веришь мне? Не веришь, что я могу на это пойти?
