Отсюда открывался чудесный вид на Город далеко внизу, с его синей громадой крыш, садами и парками, проступавшими тёмными пятнами из вечернего сумрака. Заходящее Солнце косыми лучами ласкало высокие холмы, покрытые густой ржавчиной хвойных лесов, и выдающиеся крыши храмов. Глубокая тишина окрестностей нарушалась лишь мерным, тягучим гудением колоколов, да шумом воды в саду.
Ёжась, дрожа, выдыхая облачка пара, Хин смотрел на это изобилие, невероятное — после летней пустоты, но отчего-то не вызывавшее ни гнева, ни зависти, и невольно вспоминал уродство Онни. «Почему — так различно? Оттого ли, что здесь Сил'ан?»
— Как у них всё ловко получилось, — сказал он, наконец, вспомнив про совет. — Начали за здравие, закончили за упокой. Пожалуй, и нам следовало хлопать.
— М-да, — протянул потомок эльфов, не поворачиваясь. — Театр.
Тон оставался мрачным. Хин не ждал иного от того, кому следовало теперь решать: что делать дальше.
— Интересно, все ли заодно, или какая-то партия умело играет на неуверенности остальных?
— Второе, — не задумываясь, ответил Эрлих. Встряхнулся, и вопреки дремотному покою вечера, заговорил резко, приказывая: — Завтра с утра пойдёшь в Город, будет праздник. Там тебя познакомят с нужным, — едва заметная неловкость, — человеком. Сумеешь его провести, найдёшь своего Сил'ан.
— Хорошо.
Потомок эльфов с тихим вздохом, который мог и почудиться, обернулся:
— А мы тем временем…
— Не стоит, — резко оборвал его Хин.
Эрлих рассердился, тут же удивился и как будто с трудом удержал смех. В следующую секунду его черты отразили беспросветное отчаяние. Брови Одезри непроизвольно поползли вверх. Он не сразу вспомнил, что собирался сказать:
— Всё, что я знаю, может узнать и он. Решения, замыслы — это сложно, а вот память «у самой поверхности» Сил'ан читают в одно касание. Поэтому не рассказывай мне правды.
Потомок эльфов, напуганный — с виду, смерил Хина внимательным взглядом, затем уставился в пол:
— А ведь очень удобно, — сообразил он, и голос излучал уверенное довольство.
Одезри понял, о чём он думает, и, дрожа, ответил согласной улыбкой.
Хин по привычке проснулся ещё до рассвета, и хотя в Лете в такое время было ничуть не теплее, влажный воздух Весны превращал пробуждение в пытку. Отчаянно хотелось так и спуститься к завтраку, не снимая одеяла; объяснить эту причуду какой-нибудь дикой традицией летней.
Всё же он мужественно отверг соблазн, выбрался из тёплой постели, полюбовался на лёд в умывальнике, пригладил волосы и поправил как мог одежду, измятую после сна. На первом этаже уже звучали голоса, постукивала посуда. Хин пошёл на аромат свежих кушаний. В широкой, почти пустой и — по непонятной тяге весенов к самоистязанию — открытой всем ветрам комнате слуги накрывали низкий стол при тусклом свете старой лампы. Молча и сосредоточенно они расставляли крохотные чашки, закрытые крышками, миски с очищающим зельем — для рук, сосуды, чайники, кружки, похожие на малюсенькие бочонки. Именно так, согласно представлениям Хина, должна была выглядеть потайная комната могущественного мага.
