Хирург Менцель должен был выйти на дежурство только на следующее утро, но к двеннадцати часам дня его нашли в институте, где он читал лекции, и хорошо поставленным голосом «попросили» срочно приехать в морг. Раздраженный Менцель в больнице сразу ринулся к кабинету главного врача и застал того в полной растерянности.
– Говорят, у тебя совершенно натурально потерялся труп? – почему-то шепотом спросил главный.
Менцель, написавший за утро семь объяснительных по исчезнувшему телу, только устало махнул рукой.
– Тут такое дело, – мялся главный, теребя дужку очков, – привезли три тела, у всех предварительный диагноз – сердечный приступ. Не нравится мне это.
– Одна организация, да?
Главврач кивнул.
– А по поверхностному осмотру?
– У двоих ничего. Никаких следов постороннего вмешательства. У третьего сквозное пулевое ранение.
– Обнаглели совсем, честное слово! – возбудился Менцель. – Я не буду писать сердечный приступ при пулевом ранении!
– Иди отсюда, – закрыл главный голову руками, – пиши что хочешь, я устал. Иди, пиши сердечные приступы двум другим, они как раз подходят! Одному лет двадцать, другому – не больше двадцати пяти. Самый возраст для скоротечных инфарктов.
– Почему я? – не уходил Менцель. – Кто настоял?
– Я настоял. Шесть хирургов в отделении. А с кем, кроме тебя, я могу говорить об этом?
– А завтра нельзя было?
– Нельзя. Два раза звонили, спрашивают, когда можно начать подготовку к похоронам.
– Это же черт знает что!
Менцель смерчем влетел в анатомическое отделение. Мытье рук его всегда успокаивало, но сейчас, устроившись поудобней у раковины, он почувствовал краем глаза какое-то движение на одном из столов, медленно оглянулся, смотрел несколько секунд на тело, накрытое простыней, и ехидно поздравил себя с нервным переутомлением.
Первая простыня сдернута. Молодое, отлично тренированное тело с наработанными мышцами. Вторая простыня. Еще одно весьма молодое тело. Мускулатура не наращивалась специально, но ноги сильные, а руки сухие. Занимался бегом. Ничего себе претенденты на инфаркт! Третья простыня. Голое тело на третьем столе стыдливо хватает простыню и закрывает свои причинные места. Менцель застывает на несколько секунд, не в силах отвести взгляд от захвативших простыню кистей рук, потом с исследовательским интересом склоняется над раной в груди, узнает ее и только после этого впивается глазами в лежащее перед ним лицо.
– Ага, – бормочет он, – Корневич, если не ошибаюсь?
