Стремились к свету совки, несказанной нежности радужные перламутровки, эльцизмы Вествуди, похожие на цветы орхидей. Гигантские, фантастические по окраске, волнистые павлиноглазки-брамеи и павлиноглазки-артемиды, такие нежно-зеленые, бронзоватые, малахитовые. Большие, иногда с десертную тарелку, они трепыхали крыльями так, что звон и пение раздавались в воздухе.
Огромная бабочка села на грудь Северину и поползла к его лицу, крупная, словно в кино, даже испугаться можно было. Страдальческие выпуклые большие глаза отражали свет, горели багровым огнем.
Чудовище с фантастической, неизвестной планеты.
— Что это? — спросил удивленный Будрис.
Шелковистая, серая с серебром бабочка грустно и отверженно сидела в пятне света. Такая же безразличная, как эта женщина, от одного взгляда на которую замирало и падало сердце.
И вдруг… шелохнулись верхние крылья, разошлись, открыв нижние. И на этих нижних крыльях бесподобным, фосфорическим сиянием заиграла широкая сине-голубая полоса. Будто бабочка открыла миру самую глубокую суть свою.
— Что? — тревожно спросил Будрис.
— Голубая орденская лента, — тихо сказала она.
— Как вы, — еще тише сказал мужчина.
Женщина помолчала. И только через Несколько минут сказала:
— Не как я. Как жизнь. Та, которую вы не научились любить. Вас учили, а вы не научились, сильные люди. Куда, на что употреблять вашу грубую силу — этому вы так и не научились.
Ему было невыносимо тяжело. Он знал, что этого делать нельзя, невозможно, и все-таки сорвался. Сделал шаг, увидел испуганные глаза, обнял за узкие, хрупкие плечи, притянул к себе и припал губами к ее губам. Она не сопротивлялась, она замерла и — ему показалось — в какое-то мгновение даже ответила ему.
Мужчина видел безвольно опущенные веки, чувствовал ее всю, словно надломившуюся, и припадал к этим губам все более и более жадно, осознавая в беспамятстве, что это смертельное счастье и что это конец.
Задохнувшись, она слегка оттолкнула его и, пошатнувшись, замерла.
— Чтобы никогда больше… — после паузы глухо сказала она. — Чтобы никогда больше этого не было.
— Вы кого-то любите?
— Нет, — окончательно приходя в себя, ответила она.
— Ну вот, — у него пересохло в горле, — а я вас очень люблю.
— Так вот сразу?
— Так вот сразу, — просто сказал он. — Я знаю, для чего мне она нужна, моя… грубая сила. Для того чтобы любить, кого люблю. Чтобы защищать ее, когда это понадобится.
— Бросьте. Это не принесет вам ничего, кроме страданий. Бросьте, пока не поздно.
