— Да? — сипло спросил он.
В трубке молчали.
— Журанков слушает, — сказал он тогда. Веки наконец разлиплись. Сердце прыгало в груди увесисто и плотно, словно мячик из литой резины катился вниз по крутым ступеням.
— Константин? — неуверенно спросил женский голос в трубке.
Какое-то очень короткое мгновение Журанков то ли не мог его узнать, то ли не мог в него поверить. Потом сердце в последний раз рухнуло с особенно высокой ступеньки и, упруго подскочив, вылетело в открытое окошко.
— Да, это я, — сказал он. — Доброе утро, Катя.
— Как хорошо, что у тебя не изменился номер телефона, — неловко сказала она после ощутимой задержки. — Я совсем не была уверена, что попаду куда надо.
— У меня все очень стабильно, — ответил он.
Ему было так неловко, что он в постели, небритый, наверняка со всклокоченными волосами и вдобавок ко всему, пусть и под одеялом, но голый, и зубы не чищены… Будто она могла его оттуда видеть и обонять. Непроизвольно он старался говорить чуть в сторону от трубки.
— Что? — переспросила она.
А ей всего-то оказалось плохо слышно. Вероятно, именно из-за его нелепых ухищрений.
— У меня все очень стабильно, — повторил он громко и прямо в микрофон.
— Как это хорошо, — она вздохнула, похоже, с неподдельной завистью. — Стабильность… Ты так и живешь в той уютной квартирке в Пушкине?
Голос выдавал волнение. Но она старалась быть вежливой и светской.
Он понял это с умилением.
— Да, — ответил он. — Мне здесь нравится.
— Я рада за тебя.
Он молча усмехнулся.
— Извини за ранний звонок, — сказала она. По чуть изменившемуся тону он понял, что лимит светскости исчерпан. — Я понимаю, что в такое время звонят только очень близким людям… Или по предварительной договоренности. Но я очень боялась, что, если позвоню позже, ты уже куда-нибудь уйдешь.
— Понимаю. Что случилось?
— Ты помнишь, сколько Володе лет?
Он не помнил. С ходу не мог сказать. Но прекрасно помнил, сколько было ему самому, когда сын родился. А считать в уме он всегда умел мгновенно. Так лихой казак перебрасывает шашку из правой руки в левую и обратно движениями, почти неуловимыми — солнечный зайчик мелькнул, и все… Катя не смогла бы почувствовать ни малейшей заминки.
— Восемнадцать.
— Правильно. Нам грозит армия. И нам грозит не поступить в институт.
— Куда вы собрались, если не секрет?
Она на миг запнулась.
— Неважно. Мы еще не решили… — Голос ее нервно, напряженно дрогнул. — Не сбивай меня.
— Прости.
— Нет, ничего. Я никогда не решилась бы тебя побеспокоить. Зная тебя, я прекрасно понимаю, что твое финансовое положение вряд ли принципиально улучшилось за эти годы. Я до последнего надеялась, что мы сами справимся. Но сейчас времени уже почти не осталось. А Валентина как раз вчера сильно избили. Напали и избили… Из-за его убеждений, конечно. Националисты. Он приехал домой весь в крови… Возможно, у него сотрясение мозга. И все равно буквально на днях ему лететь в очень ответственную командировку…
