Гравилет «Цесаревич» - Вячеслав Михайлович Рыбаков

Нас все обмануло —

и средства, и цели, Но правда все то,

что мы сердцем хотели.

Наум Коржавин

Почти три четверти века назад пятидесятилетняя полуамериканка-полупарижанка Гертруда Стайн нарекла «потерянным поколением» своих младших собратьев по перу — тех, чьи травмированные Первой мировой умы и души так и не смог исцелить шаткий межвоенный мир. Название это не несло в себе никакой негативной оценки: ведь за ним стояли имена Хемингуэя и Дос Пассоса, Фолкнера и Фицджеральда, Олдингтона и Ремарка — писателей, на чьем, с изрядным запозданием пришедшем к нам в пятидесятые-шестидесятые годы, творчестве в немалой мере воспитывалось мое поколение. Стремление как-то объединить и единым выявляющим суть оборотом определить литературную генерацию неоднократно появлялось и позже — в США говорили о «разбитом поколении», в Германии — о «поколении вернувшихся», в Англии — о «поколении рассерженных молодых людей»…

Продолжая эту традицию, я окрестил бы отечественных фантастов, обратившихся к НФ в семидесятые годы и начавших публиковать свои произведения, как правило, уже в восьмидесятых, «растерянным поколением». Как и слова Гертруды Стайн, это определение ни в коем случае не является охулкой. Ведь и за ним стоят писатели, чей талант не подлежит сомнению — петербуржцы Андрей Столяров и Святослав Логинов, Андрей Лазарчук из Красноярска, волгоградцы Любовь и Евгений Лукины… Но, наверное, самым ярким представителем этой плеяды является наш сегодняшний герой — Вячеслав Михайлович Рыбаков.

Странное дело: Слава Рыбаков всего на каких-то семь лет моложе — родился он 19 января 1954 года, — и все-таки принадлежим мы к разным литературным генерациям. Я последний среди питерских фантастов, кто может отнести себя к поколению шестидесятых. Еще в сезоне шестьдесят первого-шестьдесят второго годов вошел я в клуб фантастов, собиравшийся в те времена в гостиной журнала «Звезда» — его бессменным председателем был Илья Варшавский, наш светлой памяти Дед, а секретарем — тоже, увы, покойный ныне Дмитрий Брускин, блистательный переводчик Лема, впервые познакомивший нас с «Солярисом», «Эдемом», «Непобедимым», «Крысой в лабиринте» и многими рассказами. Хоть и с трудом — гайки уже завинчивались вовсю — я успел все же дебютировать в шестьдесят шестом. И потом продолжал публиковаться — пусть даже в час по чайной ложке: если за год удавалось напечатать два-три рассказа, уже был праздник души… Разумеется, это не могло идти ни в какое сравнение с теми, кто набрал уже литературный вес и престиж — от Ефремова и Стругацких до Биленкина и Ларионовой. Но ведь перед ними я был совершеннейшим мальчишкой, которому признанные писатели казались чем-то средним между героями и полубогами…