Не спросил.
Рухнул плашмя, лицом вперед, как подрубленная сосна – ноги куда-то исчезли, словно и не бывало, и стоял непонятно на чем, и родился без ног, и жизнь без них прожил!
В последний миг Змееныш придержал мальчишку, иначе тот непременно расшиб бы себе все лицо.
Погладил по вихрастому затылку и несильно нажал где-то у основания черепа.
Раз нажал, два, три…
Маленький Архат полежал-полежал, пошевелил пальцами ног – сандалии свалились с него во время падения – и опасливо поднялся.
Понимание заливало его льдистые глаза весенним разливом.
– А… их? – Он махнул рукой в сторону монастырских построек. – Их так можешь?
– Их не могу, – усмехнулся Змееныш. – Вернее – многих не могу.
– Но почему?! Это же так легко! Ткнул пальцем – и победа!
Иногда Маленький Архат, этот святой насмешник с телом ребенка и характером склочного отшельника, вызывал у Змееныша чуть ли не отеческие чувства.
– Потому что они не дадут. Чтобы искусство сюда-фа[43] проявлялось в полной мере, удар надо наносить в определенное место, с точным расчетом силы в зависимости от возраста, телосложения и здоровья противника, в нужное время суток и так далее. Но опытный боец, прошедший многолетнюю школу такого уровня, как здешняя, не подпустит меня к себе, а даже если и подпустит, не позволит ударить как надо и куда надо. И буду я подобен лекарю, вышедшему с сонным снадобьем на тигра. Выпьет тигр – заснет, да только пить он не захочет. А заставить тигра проглотить снадобье у лекаря сил нет. Поверь, самое изящное – не всегда самое полезное. И упаси меня Яшмовый Владыка пробовать мое умение, к примеру, на главном наставнике. Думаю, он сумеет превратить мою смерть в достойное поучение для своих подопечных…
Маленький Архат кивнул, уже явно думая о чем-то своем. Змееныш проследил направление взгляда своего спутника и понял, что монах-ребенок глядит в сторону восточной стены, туда, где располагался парадный вход в монастырь. За время пребывания Змееныша в стенах обители эти ворота не открывались ни разу, и он привык смотреть на них, как смотрят скорее на непроходимое препятствие или часть стены, чем как на вход-выход для живых людей.
И, конечно же, не увлекись Цай объяснением (лазутчик мысленно сделал себе выговор), он обязательно обратил бы внимание на непривычную суматоху близ парадного входа.
На высокой воротной башне, украшенной белой табличкой с золотыми иероглифами, стояло два – а не один, как всегда, – стражника, что-то кричавших своим собратьям внизу; от западного крыла, со стороны патриарших покоев, приближалась процессия из пяти-семи пожилых монахов, среди которых… среди которых Змееныш сразу узнал сухощавую фигуру самого патриарха и идущего рядом с ним главного воинского наставника; огромный дубовый брус, окованный медью и служивший засовом, медленно пополз из пазов, лег на землю около ворот – и створки парадного входа начали со скрипом отворяться.
