Мессия очищает диск - Генри Лайон Олди

Процессию сопровождало не менее сотни людей дворцовой охраны – все с гонгами и барабанами, в пурпурных халатах, затянутых поясами с роговыми пластинами, в шелковых праздничных шляпах с лихо загнутыми отворотами, напоминавшими крылья легендарной птицы Пэн. Вот уж воистину – величие видно издалека! Особенно когда сиятельный Чжоу-ван, родной брат ныне здравствующего императора Поднебесной, Сына Неба Юн Лэ, в очередной раз возвращается в жалованный ему удел!

Впрочем, зеваки в толпе переговаривались вполголоса: дескать, нечистый на руку принц Чжоу уже трижды отстранялся от правления уделом за «злоупотребления» и явные нарушения канона Ведомства Работ, установленного специально для «кровнородственных ванов», как то: злостное пренебрежение указанной высотой дворцовых стен, двойное увеличение положенного количества ворот, покраска крыш западных палат в неподобающие цвета, не считая киноварного оттенка воротных створок, и так далее.

Но до того ли сейчас, когда в Нинго праздник, а в серой слякоти будней это уже немало!

Следом за охранниками двадцать придворных бережно везли в черепаховом ларце, украшенном яшмой и изумрудами, драгоценные реликвии Ведомства Обрядов: свидетельство на титул вана, именуемое «цэ» и вычеканенное на тончайшем листе червонного золота, а также личную печать принца Чжоу, имевшую квадратное основание и навершие в виде прыгающего тигра.

Рядом с реликвиями в ларце хранился свиток – копия нефритовых табличек из Храма императорских предков – с двадцатью иероглифами, которые должны были составлять первую часть имен потомков Чжоу-вана на протяжении двадцати поколений.

И упаси Небо ошибиться – бдительное око Управления императорских родичей не дремлет!

За придворными, в окружении евнухов с веерами и опахалами, неторопливо двигался экипаж нынешней фаворитки принца Чжоу, его любимой наложницы, красавицы Сюань, которую за глаза в шутку называли Сюаньнюй[1] Беспорочной. Сам Чжоу-ван, словно стремясь лишний раз подчеркнуть свое пренебрежение этикетом, ехал не впереди процессии, а рядом с экипажем наложницы и, склонившись к затененному шторами окошечку, распевно шептал что-то – должно быть, читал возлюбленной стихи эпохи Тан, до которых был большой охотник.