– Ракета. – Я показал наклейку.
– Ракета, – повторил дядя Коля. – А что, спрашивается, эта ракета обозначает? В плане агитации, а? А то эта ракета обозначает, что СССР везде самый первый – на земле, на воде и в космосе.
Довольный своей поучительной речью, дядя Коля расправил тряпочку, которой драил свисток, и высморкался в нее важно и басовито. Убрал тряпочку в нагрудный карман и задумчиво поскреб щетину на подбородке.
– Где-то мне эта наклеечка попадалась… Ну, не эта, может, похожая… – Голова его наклонилась вниз, но внизу, кроме мелких стеклышек, смятых пробок и ненужных железок, интересного ничего не было. Тогда он посмотрел вверх, на острый гребешок крыши, цеплявшийся за облачный бок. Прошло, наверно, с минуту, прежде чем дядя Коля, запинаясь и подолгу подбирая слова, рассказал нам вот какую историю.
– Жил в нашем районе один мудрила. Про него даже в газете писали… этот… как его… фельетон. Название у него было еще смешное. Что-то там про будильники и машину времени. Сейчас… так-так-так… вспомнил! «Дайте мне сто сорок будильников, и я построю машину времени!» Ну, может, и не сто сорок, не помню, было это давно, лет десять назад. Называл себя этот чудак народным изобретателем – мол, университетов мы не кончали, а все сами, все своими мозгами. Изобретал он всякую дребедень, вроде этой машины времени, а еще он дрессировал животных – кошек, чижиков, дворняг, попугаев – и устраивал на улицах представленья. Его и посадили-то потом не за то, что людей обманывал, а за то, что он деньги за представленья брал. Говорил, что применяет на практике теорию академика Павлова, прививает животным человеческий разум. Они ж были у него говорящие, все эти Жучки-Бобики, Мурки-Жмурки. Ясно, что не по правде, слова три-четыре, может, они и помнили, голодное животное за кусок колбасы тебе хоть чего разучит, хоть поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», но он-то все выдавал за правду. Видел я его пару раз, интересный был такой гражданин, с виду и не скажешь, что махинатор. Одет прилично – пальто, штаны, на ногах ботинки. Кепочка такая, очки, на тросточку опирается.
Дядя Коля улыбнулся в усы и весело притопнул ногой.
– А коробочек, который на ваш похожий, я вот по какому случаю вспомнил. Дело было у бани на Усачёва, то ли под первомайские, то ли под Илью-пророка, не помню. Народу в переулок набилось – не продохнуть; очередь выстроилась чуть не от Египетского моста. Оно понятно – кому ж на праздники хочется ходить непомытым. В общем, стоим мы в очереди – время уже близится к вечеру, а очереди конца не видно. Стоять скучно – ну подерется кто, ну со знакомым парой слов перекинешься, ну в газету соседу спереди через плечо глянешь – больше никаких развлечений. И тут – смех, шум, кто-то на свистульке играет, кто-то лает, кто-то пищит по-птичьи. Смотрим – ну, мать честная! – прямо напротив очереди бременские музыканты, хоть лопни. Внизу собака, у собаки на спине – кот, а у кота на голове – попугай. Сюда бы еще осла с косолапым мишкой, была бы полная картина, как в сказке. Но осла не было. И руководит всей этой комедией тот самый дядя, который в штанах и с тросточкой.
