– Возможно. Но…
– Припомните, ваше сиятельство, – перебил тот, спеша закончить свою мысль, – припомните, что произошло в Томаре. Почему мы там проиграли? Из-за позиции, занятой приходскими священниками. Только поэтому.
Граф стал возражать:
– Позвольте, позвольте: этого никак не следует допускать; служители церкви не агенты по выборам и не могут вмешиваться в предвыборную борьбу.
– Нет-с, разрешите с вами не согласиться… – пытался спорить тот.
Граф остановил собеседника повелительным жестом и серьезно, раздельно, веско сказал:
– Религия может и должна помогать правительства и в поддержании порядка, служить, так сказать, уздой…
– Именно, именно, – невнятно пробормотал министр, сплевывая прилипшие к губам пленки табачных листьев.
– Но опускаться до интриг, – внушительно продолжал граф, – впутываться во всякие imbroglio[32]… Извините меня, дорогой друг, христианин так не рассуждает.
– Но я христианин, сеньор граф! – воскликнул господин с пышными бакенбардами. – Я христианин, и примерный! Но я также либерал. И считаю, что в конституционном государстве… да, да, именно так… разумеется, при соблюдении всех гарантий…
– О нет! – перебил граф. – Знаете ли, к чему это может привести? К дискредитации и церкви, и политики.
– Но, в конце концов, является большинство голосов священным принципом или не является?! – вскричал, побагровев, господин с пышными бакенбардами, напирая на слово «священным».
– Это принцип существенный.
– Бог с вами, ваше сиятельство! Бог с вами!
Падре Амаро слушал, не шевелясь.
– Жена моя, вероятно, желает вас видеть, – спохватился граф и, приподняв одну из портьер, сказал: – Пройдите сюда, Жоана, к тебе сеньор падре Амаро!
Амаро очутился в зале, оклеенном атласными белыми обоями. Мебель была обтянута светлым кашемиром; портьеры молочного цвета, ниспадавшие широкими складками и схваченные внизу шелковыми шнурами, обрамляли оконные ниши, где высились в белых вазонах тонкие деревца с игольчатой листвой. В приятном полусвете разнообразные оттенки белизны отливали нежными облачными тонами. На спинке кресла стоял попугай ара на одной ноге и медленно, круговыми движениями, почесывал другой ногой свою зеленую головку. Амаро, смешавшись, согнулся в низком поклоне, как только увидел мелко вьющиеся светлые волосы графини, закрывавшие воздушной челкой ее лоб, и золотые сверкающие круги пенсне. Графиня сидела на кушетке. Перед ней на низком креслице поместился толстоватый молодой человек с пухлым лицом, опираясь локтями на расставленные колени и раскачивая на шнурке, как маятник, черепаховый лорнет. Графиня держала в руках комнатную собачку и своими худыми изящными пальцами в голубоватых жилках гладила ее пушистую, белую, как вата, шерсть.
