В зареве пожара - Валентин Владимирович Курицын

…Серый зимний день.

…Тёмно-свинцовое небо низко опустилось над широкой, занесённой снегами долиной.

Печально и безжизненно вокруг.

…В воздухе кружился мелкий сухой снежок.

…Ветер уныло гудел в оледенелых телеграфных проволоках.

Гнал по полотну линии столбы снежной пыли…

Там, где долина суживалась цепью гор, раскидывались постройки большой деповской станции.

Многочисленные станционные пути были засыпаны снегом и загромождены вагонами.

Громадные ворота депо, раскрытые настежь, угрюмо чернели на грязно-сером фоне стен, выложенных из дикого камня.

Около депо стояло несколько паровозов, из которых давно был выпущен пар.

Стёкла в окнах здания были во многих местах разбиты.

Переплёты рам и самые стены депо хранили следы пуль.

…На станции не замечалось обычного оживления.

Вся она точно вымерла.

Окна жилых домов были закрыты ставнями.

Двери станционного пакгауза заколочены досками.

Саженях в ста от станции пути были завалены опрокинутым подвижным составом: крытыми вагонами и платформами.

Снег около этой импровизированной баррикады был плотно утоптан.

Местами виднелись кровавые пятна.

…Повсюду, и на путях, и на перроне, и около станционных построек стояли часовые.

Серые солдатские фигуры сливались с наступающими сумерками.

Часовые зябко поводили плечами, стараясь держаться спиною к ветру.

Мерно шагали по замёрзшему скрипевшему снегу и с чувством глухой вражды косились на опрокинутые вагоны, которые их заставили караулить…

Одно из окон аппаратной комнаты, выходившее на перрон, было освещено.

Розовый отблеск пробивался сквозь заиндевевшее стекло и падал на платформу.

Около самого окна стоял часовой.

Он переминался с ноги на ногу и прятал лицо в башлык.

По временам, когда дверь станции с визгом распахивалась, часовой напряжённо вытягивался и неловко стукал прикладом о платформу.

Торопливо, деловой походкой проходили жандармы, позвякивая шпорами, хранив на лице озабоченное, сосредоточенное выражение.

Визжал дверной блок, с шумом захлопывалась дверь, и опять всё затихало.

Часовой ёжился, тоскливо вздыхал и беззвучно шевелил губами.

— О, Господи! С утра маковой росинки не было. Скоро ли смена-то? Ветрено, холодно… Ну и сторона сибирская, чтоб ей ни дна, ни покрышки!

…В аппаратной — большой, неуютной комнате — скупо мерцала лампа под жестяным зелёным абажуром.

Молоденький белокурый телеграфист с бледным, растерянным лицом, низко наклоняясь над столом, выстукивал телеграмму.