Когда удалось добраться наконец до стола, оказалось, что спасительный кувшин пуст. Вылакал его вчера тиун, хоть уже и на лавке еле держался — вспомнил Илья. Оставалась еще кадь с водой. Качнувшись к ней, Илья наклонился и чуть не вывернулся от ударившей в нос кислой вони.
«Да тиун же хотел водицы испить и охарчился прямо в кадь. Вот беда-то! Придется теперь до колодца корячится, или помирать прямо здесь.»
От такого непотребства даже всплакнул Илья над своей беспомощностью, выдавив из тела последние капли влаги.
— Эй, хозяин! — врезался в уши поросяче-хрипучий голос — Есть кто дома?
Дверь отворилась и в щель просунулась рябая мерзкая рожа с редкими клочками рыжих волос на грязном подбородке.
— Ты че не отвечаешь? Я глотку уж сорвал, а ты молчишь. Дай испить водички. А лучше пивка вынеси. Вишь, перебрали мы вчера — голова гудит. Ну чего стал, деревенщина, тащи давай, не жадничай. Вымахал облом такой, а как калик — божьих странничков уважить, так и шагу ступить трудно!
Визгливый крик побродяжки, добавившись к медным ударам изнутри, растрескивал голову страшной болью.
«Да это же он надо мной смеется, изгаляется над моей бедой», — дошло наконец до Ильи. «Здоровый, наглый, побродяжка смеется над больным да несчастным. Где же правда божия!»
Жестокая обида, раздирающая внутренности жажда, отвращение к своей нелепой, никчемной судьбе — все это сплавилось вдруг в Илье в ревущий гнев, разогнавший пятна в глазах, застлавший все красной мутью. И этот гнев разорвал цепи, так долго сковывавшие огромное тело. Ощутив вдруг необычайную легкость и свободу, Илья шагнул к двери, занося руку…
Опомнился Илья в углу широкого двора недалеко от колодца. Росистый утренний воздух кажется немного утишил боль в голове, сделав ее более острой, но не такой всеохватывающей. Илья подошел к колодцу со странной, как во сне, легкостью, пихнул стоявшую на срубе бадейку и услышав глухой бульк, взялся за закрепленную на срубе веревку. Чтобы поднять тяжелую бадейку, Илья вложил в рывок всю силу, ожидая, что сейчас руки опять не сдержат и придется напрягаться в борьбе с постылой хворью. Но веревка пошла вверх неожиданно легко, раздался слабый хлопок и новый бульк. Илья ошалело уставился на торчащий из руки обрывок немного раскисшего, но еще вполне прочного крученого лыка.
«Что за день сегодня такой неудачный? Все как-то боком!»
Илья наклонился над срубом и увидел болтающуюся на поверхности воды бадейку. Подхватив валяющуюся на земле рогатулину, ему удалось с третей попытки поддеть веревку. От жажды не было сил даже удивляться необычайной легкости и точности движений. Бадейка, казавшаяся не тяжелей кувшина, была полна прозрачной, ледяной до зубовной ломоты влаги. Илья запрокинул сосуд и пустил в пасть блескучую струю. Пил долго, захлебываясь и откашливаясь, а когда холод подступил под самое горло, остудил остатками воды голову. Черные хлопья переставали постепенно мельтешить в глазах, мысли двигались уже не с таким скрежетом. Илья почувствовал, как саднят пальцы на деснице. Кожа на суставах оказалась содрана и сочилась красными капельками. Оглянувшись на избу, Илья узрел там и сям в разных концах двора лежащие тела. У некоторых морды были окровавлены.
