— И дал браунинг девчонке и подбивал её на теракт?
— Я ей запретил категорически.
— Запретили. Она могла не сказать вам. И что бы было?
Стауниц молчал. Слышно было, как он тяжело дышит.
— Вы — ученик Савинкова, и такая ошибка! Теперь в каждом случае, если привлекаете нового человека, будем обсуждать в штабе МОЦР. Вы понимаете, что значит самоубийство? Будет расследование. Конечно, мёртвые молчат, но если осталась какая-нибудь ниточка?.. Ну хорошо! Впрочем, совсем не хорошо. Постараемся разузнать, как пойдёт дело. Спокойной ночи. Зою пришлите ко мне… Она когда узнает, может совсем свихнуться.
— Спокойной ночи.
Всегда самоуверенный и циничный, Стауниц был явно смущён.
На следующий день Якушев узнал от Старова:
— Настоящее имя этого типа не Игорь, а Антон, и фамилия по документу, впрочем сомнительному, Шерстинкий. Писал стихи, все больше о смерти. Кокаинист. Баночки из-под кокаина выбрасывал через окно, на крышу соседнего дома. Там у водосточной трубы их не сосчитать. Я так думаю: у него была мания преследования, и притом галлюцинации. Вышел на площадку, что-то увидел и в припадке ужаса бросился… Никаких записок. Одни стихи. Вот…
Якушев прочитал:
Нет, я не сумасшедший, нет!
Я вижу то, чего не видят люди, —
Зовёт меня мохнатое,
Зовёт проклятое…
Он перелистал тетрадку. Все в этом роде. Вернул Старову.
— Сегодня вечером я увижу Зою, — сказал Якушев. — Представляю себе ужас этой девочки.
Зоя пришла к Якушеву. Она ничего не знала. Он посадил её и ласково сказал:
— Как живёте, Зоя? Я вас не видел с того самого вечера.
— Живу. Мне очень тяжело… Я теперь понимаю, это было глупо. И этот браунинг… Его надо отдать Игорю. Это его.
— Он ему больше не нужен.
Она подняла на Якушева большие серые глаза:
— Разве? Он поцеловал его, когда дал мне.
— Зоя, Игорь умер, покончил с собой. Бросился с пятого этажа.
Она побледнела, задрожала, схватилась за голову:
— Нет… Нет!
— Это произошло вчера в девятом часу. Вы были близки с ним?
— Что вы? Нет! Совсем не то!
— Он был кокаинист. Вы это знали?
— Сначала не знала. Он заставил меня тоже это пробовать. Но я не могла. Он всегда боялся чего-то. Говорил, что за ним ходят, следят… Он имел страшное влияние на меня, теперь я понимаю. Говорил, что он гипнотизёр. Таращил глаза. Это он сказал, чтобы я с револьвером ходила у дома Чека и стреляла в первого, кто выйдет. Он говорил: «Я бы сам, но у меня дрожат руки». Он был совсем больной, теперь мне понятно…
— Вы одна живёте или с родителями?
