Не ему (Георгию Баллу) поднимать к небу саксофон. Не у него толстые губы и широкие крылья носа на черном лице. А того, кто это умеет делать, причем легким дыханием гения, мы с Георгием Баллом одновременно примыслили не разумом, а всем пространством оркестра.
О этот пробивающий до печенок голос золотого сакса!
ЭЭЛЛЬ МЕЧИГАНОО КАРПУЧИО
ЭЙ, CONDUCTEUR!
И трамвай шел. Вначале осторожно, я бы (надеюсь, Георгий Балл не станет возражать) употребил выражение: «мягко стучал колесами».
Не оглядываюсь, и так понятно: один в вагоне (понятно, что Георгий Балл во мне, а я в нем). Колеса вдруг замолкли.
Каркас музыки только проступил, когда на нас рухнула тишина. И мы, будто коллодием, приклеились к скамейке.
Время остановилось
Пауза
В трамвай вошли двое молодых людей
Их голоса
Козел вонючий
Загазел по-тихому
От удара носком ботинка покатилась пустая банка пива. Ткань музыкального образа откликнулась, обретя дыхание и направление, введя необходимый корректив в движение.
Вновь включено остановленное время
И одновременно проявилась возможность
Не укатить в небеса
Описание пришельцев
Высокий, здоровый амбал, под два метра, в длинном черном пальто, другой, который был пониже ростом, в кожаной куртке. Оба без шапок. У кожаного волосы окрашены в ярко-оранжевый цвет, у амбала черные волосы на затылке завязаны красной лентой. Они разговаривали друг с другом с помощью мобильников. Музыка мобильных позывных.
Вдруг
Беспеч
Чист
Юн
Звук
Звучание СКРИПКИ БЕЗ ЗНАНИЯ СМЕРТИ
Забурлило у меня в животе. Похоже, я (или он, Георгий Балл) уже проглотил кусочек вишневого варенья. Похоже, что так. Все громче музыка переваривания.
УРРЫЫЫЫ
Урооооооооооооооо
УРИИИИИИИИИИИ
Ухохохо…хиии
Тють…тють…..
БоооооООООООО
Иииииииииииииии
Пф….пф…пиии….кикиии
Ух…УХ….тиуа…тиуаа…………
ТИУАА, оп…тик…тик…
А между тем СКРИПКА БЕЗ ЗНАНИЯ СМЕРТИ одиноко продолжала звучать.
«…Затхлый, привычный запах помойки. Рядом — деревянные сараи в центре двора. Еще Толюн и Коляня, татарин, не подожгли их. Это чуть позже. Но вот они облили керосином вату, чтобы гонять крыс. Крики во дворе. (Здесь, и далее, вся картина пожара в исполнении трамвая-оркестра).
Горим!
Пожар!
Горим!
Сараи горят!
К сараям бежали женщины, а случилось все днем, и многие взрослые не вернулись с работы, а в сараях хранили картошку, и бочки с солеными огурцами, капустой, и проеденные червяками и тараканами матрацы, и поломанные стулья, столы и вообще всякую рухлядь, которую жалко было выбросить, и стояли бутыли с керосином, а дома на берегу Яузы были построены в тридцатые годы, и Георгий Балл жил тогда в корпусе 7, дом 18/20 по Большой Почтовой.
