— Проваливай!
— Батюшка! Государь! — вопил простертый в пыли Тучка. — Смилуйся, государь! Невинную жизнь не погуби!
Золотинка отчаянно билась, не понимая, зачем выламывают ей руки — охранники отнимали хотенчик.
Юлий дико озирался, вздрагивая, но оставался на месте. Поднялся со своего седалища немощный учитель Новотор Шала. Бессвязные крики толпы возбуждали бессмыслицу, взломался круг.
— Помилуй, государь, спаси! Оговорили девочку! — кричал Тучка. Напарник же, прикованный цепью, стоял рядом, безучастно сложив руки, почему и видно было, что Тучкина противоестественная несдержанность для него внове.
— А все потому, что не хотели меня слушать! — крикнул затесавшийся в толкучку шут. Его и вправду никто не слушал.
— Государь! Я ни в чем… — издала оборванный вопль Золотинка, руки ей вывернули и она выпустила хотенчик, совершенно не сознавая, за что так отчаянно боролась. — Юлий! О-о! Помоги мне!
— Не трогайте ее! — свирепо крикнул Тучка, поднявшись на колени.
— Тучка, родной! — крикнула Золотинка, изворачиваясь.
Перекореженный напряжением мышц, Юлий бездействовал.
— Юлий!
Он пошатнулся или передернулся, словно для шага, но вместо этого обнаружил намерение упасть, то есть хватился за слабое плечо учителя.
Несколько запыхавшихся человек несли государю хотенчик как добычу.
— Ю-Юлий!
Он дико глянул и, словно обожженный призывом Золотинки, дрогнул, повернулся в чудовищном усилии всего тела, повернулся, как в вязком среде, которая оказывала ему сопротивление, и пошел прочь, разгребая руками перед собой, чтобы отстранить тех, кто пытался его остановить. Хотя таких не было — в пустоте он водил руками. И прошел мимо древка с опавшим именным стягом, прямо на людей, подавшихся ему навстречу, заполонивших собой весь майдан. Сквозь покорную толпу прошел, разгребая пустоту… Без единого слова следовала за княжичем помрачневшая свита.
Вброшенная на бочку Золотинка еще цеплялась взглядом за Юлия, но все уже было кончено.
— Государю дурно! Лекаря! Где Расщепа? Где Шист? — слышались тревожные восклицания, толпа бурлила.
И Золотинка разевала рот, словно бы что-то говорила, и вздыхала, словно бы плакала, но не было ни того, ни другого, ни слов, ни слез, — ничего не осталось.
Тучку, понятное дело, били. Врезали тут по сусалам и Тучкиному напарнику, который закрывался руками, не делая ни малейшей попытки разъяснить ошибку. И еще несколько пар случившихся на майдане кандальников пустились бежать, не ожидая торжества правосудия.
