Перед ней открылась широкая лестница, покрытая темно-бордовым ковром. Ковер был прижат к лестнице латунными спицами, которые выглядели одновременно натертыми до блеска и потертыми от времени. Мадине показалось, что она вошла не в ресторан, расположенный на современной улице, где ровным гулом гудит нескончаемая череда машин, а в старинный особняк, принадлежащий очень знатному и очень богатому семейству из тех, что принято называть хорошей московской фамилией.
— Это особняк Разумовских, — опять словно бы угадав ее мысли, сказал Никита, пока гардеробщик снимал с Мадины плащ. — Потому и ресторан так же называется.
Мадина не успела прочитать вывеску над входом. Но название «Разумовский» значилось на многих предметах обстановки — и на гардеробной стойке, и даже на массивной латунной подставке для газет, которая стояла рядом с этой стойкой.
— Но я же, наверное, неподходяще одета… — растерянно пробормотала Мадина.
Конечно, она была одета совсем не так, как того требовала обстановка. Ей стало неловко даже за свой простой черный плащ, который гардеробщик, впрочем, принял так бережно, словно он был сшит из паутинного шелка. И платье на ней было до неприличия обыкновенное — тоже черное, прямое, с длинными узкими рукавами и овальным, без воротничка, неглубоким вырезом. Обычно Мадина прикалывала к этому платью серебряную брошку, чтобы хоть немного его украсить. Но она собиралась в дорогу в состоянии такого душевного раздрая, что даже и об этом незамысловатом украшении забыла.
— Подходяще, — сказал Никита. — Ты одета так, что одежда на тебе не видна.
— Как на Анне Карениной?
Мадина невольно улыбнулась тому, как легко и уместно он упомянул эту толстовскую фразу. Никита бросил на нее быстрый одобрительный взгляд.
— Именно так. И, главное, ты умеешь держаться. Похоже, это у тебя природное, потому что научиться этому тебе вроде бы негде было. А при таком умении можно смело надевать любую одежду.
Мадина почувствовала, что при этих словах ей становится легко и ее интерес к происходящему усиливается. И еще она почувствовала, это произошло с ней потому, что Никита словно бы передал ей часть своей уверенности.
Она благодарно улыбнулась и пошла рядом с ним к лестнице.
Если ресторанный вестибюль показался Мадине подавляюще респектабельным, то зал ее просто ошеломил.
Главным образом тем, что весь он утопал в живых и очень красивых цветах. Они не только стояли в вазах на столах и подоконниках — цветочными гирляндами были увиты мраморные статуи, украшавшие зал, и даже в воде фонтана, который тихо журчал среди этих статуй, плавали розы. Цветы были представлены здесь так щедро и вместе с тем так непринужденно, что уже через минуту начинало казаться, что такое их изобилие — самое простое и естественное дело.
