– Кофе, художница, – сказал он и кивнул ей на кружку.
Девушка послушно взяла кружку и опять прислонилась к притолоке.
Элиаз видел, что ей совсем не хочется кофе и очень хочется уйти, но он был уверен, что уйти она не решится, тем более теперь, с кружкой в руках. Он лежал, отхлебывал понемногу кофе и рассматривал девушку.
Ее растерянность была ему приятна и даже делала ее миловиднее в его глазах. На самом же деле миловидной ее назвать было нельзя.
Жидковата грудь под чистенькой блузочкой-безрукавкой, коротковаты ноги в отглаженных в стрелку джинсах диковинного покроя. Правда, светловолосая и светлокожая, и глаза то ли серые, то ли зеленые, и губки припухлые, но все это представлялось ему каким-то смазанным, бесформенным, словно присыпанным той же пылью, толстый слой которой так плотно покрывал все, что было в его комнате.
Под его взглядом девушка поспешно, не подув, отпила большой глоток жгучего кофе – сейчас закашляется, прыснет, подумал Элиаз, но она справилась, проглотила кофе, сделала еще несколько глотательных движений и спросила:
– А где картины?
Элиаз усмехнулся и не ответил.
– Картин нет?
Элиаз отрицательно покачал головой, не отводя от нее взгляда. Он отлично видел, как хочется девушке рассердиться, сказать ему что-нибудь язвительное, но слов ей не хватало, да она не осмеливалась даже и попытаться, боясь неправильно истолковать его неясные ей намерения и незнакомую манеру поведения. И это приятно было Элиазу.
– Да ты чего стоишь?
Девушка с некоторой тоской окинула взглядом так подробно изученную ею комнату – сидеть было не на чем.
– Сюда. – Элиаз похлопал по тахте рядом с собой и слегка обдернул скомканную серую простыню.
Девушка старательно дула в кружку и не двигалась.
– Иди, иди, художница, расскажу тебе, что почем в нашем мире и с чего начинать.
Девушка подошла, ноги у нее были как связанные. Присела как можно дальше от Элиаза.
– Ты где живешь? – спросил Элиаз.
– Я в Афуле.
– Ты в Афуле, – усмехнулся Элиаз. – Не лучшее место для нашего ремесла. А здесь, в Иерусалиме, у тебя родные, что ли? Или просто погулять приехала?
– Нет родных. Родные – Москва, – проговорила девушка на своем птичьем языке. – В Министерство абсорбции. Там помочь выставку.
Может быть.
– Выставку! Вон что! – протянул Элиаз. – Шустрая, художница!
Благодушное настроение, начавшее было овладевать им, тут же испарилось. Всего несколько минут назад у Элиаза не было, в сущности, ни малейшего желания прикасаться к девушке. Но нелепая ее беззащитность поначалу разнежила Элиаза, а теперь в нем проснулась прямо противоположная, беспокойная неудовлетворенность, мучившая его когда-то и, по его представлениям, давно преодоленная. Подогретое ее самонадеянным, как ему казалось, расчетом на выставку, вернулось раздражение, и все это вместе требовало выхода. Зная, что слова, какие просились на язык, до девушки не дойдут, Элиаз поставил кружку на пол, сел и легонько взял ее обеими руками за плечи. Девушка дернулась и расплескала кофе на тахту.
