– Это ничего, – успокоительно произнес Элиаз. – Иди ко мне, художница.
– Нет, нет, не надо, – проговорила девушка и встала рывком, чтобы освободиться. Элиаз ее не удерживал, рывок оказался чрезмерным, и из кружки выплеснулись остатки кофе. Элиаз засмеялся.
– Нервная какая, – сказал он. – Ты что ж такая нервная?
– Я пойду, – сказала девушка, и Элиаз увидел, что на глазах у нее выступили слезы.
– Как хочешь, – согласился Элиаз. – Я ведь так только, ты художник, и я художник, вот, думаю, и познакомимся как люди искусства.
Не выпуская из рук кружки, девушка толкнулась в дверь, но дверь открывалась внутрь, ей, видно, показалось в спешке, что дверь заперта, она снова и снова безуспешно толкалась в нее плечом, держа на отлете руку с пустой кружкой. Элиаз встал, подошел к девушке, вынул у нее из руки кружку и сказал:
– Ты тяни, а не толкай.
Девушка дернула за ручку, дверь открывалась туго, Элиаз стоял у нее за спиной, не пытаясь помочь, и тут она повернула свое залитое слезами лицо и беззвучно спрятала его на плече Элиаза.
– Ах ты, нервная какая, – повторил Элиаз и, испытывая все то же смешанное ощущение жалости и раздражения, сделал единственное, что представлялось ему возможным в такой ситуации, то есть подхватил ее на руки и понес опять на тахту. Девушка не сопротивлялась, наоборот, все крепче прижималась мокрым лицом к его плечу, вздыхала, шептала что-то неразборчивое.
Раздражение Элиаза мгновенно улеглось, он не чувствовал к девушке ничего, кроме снисходительной благожелательности. Пусть, пусть ходит в свое Министерство абсорбции. Это они ей устроят выставку? А впрочем, кто знает, может, и устроят. Они там всякие фокусы выкидывают, денег у них, говорят, девать некуда. Ну и что с такой выставки? Кто на такую выставку придет, кроме друзей-знакомых?
Ничего, пусть ее ходит в свое министерство, художница! Его руки тем временем спокойно и ненавязчиво делали то, что он считал теперь своей прямой обязанностью. Тело ее под одеждой оказалось мягкое, гладкое и гибкое, только совершенно неподвижное, никакой реакции, странно, про них ведь говорят, что они большие мастерицы по этому делу.
– Ну что же ты, художница? – прошептал он, касаясь губами ее груди, которая под блузкой тоже оказалась совсем недурна.
– Нет, нет, – лепетала она, не сопротивляясь, – я не… я не…
– Ты не? – засмеялся Элиаз и взялся за молнию на ее джинсах.
В это время из галереи послышался громкий женский голос:
– Eliaz! Where’re you? Eli-az! Are you here, sweetheart?^1
