Былое и выдумки - Юлия Мееровна Винер

Это не автобиография и не связный, последовательный мемуар. Это отдельные эпизоды из длинной жизни, ничем особо не замечательные, но, как мне кажется, отчетливо принадлежащие своему времени, середине XX – началу XXI века.

А что не все и не всегда происходило именно так и тогда – память, она ведь своевольно переделывает все на свой манер, досочиняет и украшает, и противостоять этому не удалось еще никому.

Я хотела бы похвастаться, что в раннем детстве встречалась с разными известными людьми, но на самом деле хвастаться нечем. Я была тогда слишком мала и едва помню те времена и этих людей. Мельчайшие крохи этих воспоминаний не имели бы вообще никакой ценности, будь они о ком-либо другом, не о них. Да и так я не уверена, что они чего-то стоят. Однако не мне судить.

Чистополь, городок под Казанью, война (Вторая мировая, разумеется).

Я в эвакуации, живу в детском доме. Меня отпустили в гости к дедушке. Дедушка, еврейский писатель Ноах Лурье, арестованный в тридцать седьмом и чудом выпущенный в тридцать девятом без права проживания в больших городах, поселился в избушке на окраине, и визиты к нему – единственные просветы в моей тоскливой и полуголодной детдомовской жизни. У дедушки мне дают «пирожное» – кусочек хлеба, намазанный топленым маслом, а сверху медом, и кружок мороженого молока. Так хранили там молоко: замораживали в блюдцах, затем блюдца снимали, а полученные кружки́ молочного льда складывали стопками в глубоких ледниках.

Я дорожу каждой минутой этих кратких визитов. И вот – я пришла к дедушке, а там сидит какая-то чужая женщина. Она не понравилась мне с первого взгляда. И даже испугала. От нее неслась ощутимая волна неприкаянности, подавленности, отчаяния. Я и сама была тогда придавленная и несчастная, и ее присутствие подействовало сильно и тягостно. Сразу захотелось плакать, вспомнилась мама, которой нет рядом, и папа, которого уже нет совсем. А хуже всего – она отнимала у меня дедушку, он разговаривал с нею и совсем не занимался мной. Женщина тоже не обращала на меня внимания, и к лежавшему перед ней угощению (явно приготовили для меня, а теперь отдали ей?) даже не прикасалась. Я очень хотела, чтобы она ушла, и, помнится, даже сказала ей что-то в этом роде. Кто она – я не знала и не хотела знать. Главное, чтоб ушла поскорей.

И она скоро ушла, и вскоре после этого уехала в назначенную ей властями Елабугу. И вскоре после этого ее не стало. Не стало Марины Цветаевой, которая так не понравилась шестилетней мне.