Она замолчала, как будто ей вдруг пришла какая-то мысль. Линда еще раз огляделась. Кто-то все же плакал! До того, как Генриетта спросила, не ищет ли она тут Анну, ей даже мысль такая в голову не приходила. Конечно, это была не Анна — с чего бы ей сидеть тут у своей матери и рыдать? Я вообще никогда не видела, чтобы она плакала — она не из тех, кто плачет. Как-то в детстве она упала и сильно ушиблась. Тогда она плакала. Но это был единственный раз. Когда мы обе влюбились в Томаса, плакала я, а она злилась. Но в «дикую ярость», как сказала Генриетта, она не приходила.
Она разглядывала Генриетту, стоявшую напротив нее на отциклеванном до блеска деревянном полу. На лице ее плясал солнечный зайчик. У нее такой же четкий профиль, как и у Анны.
— Ко мне почти никто не приходит, — сказала Генриетта, как будто она только об этом и думала. — Люди меня избегают… наверное, потому, что я избегаю их. И потом, они считают меня придурочной. Им непонятно, как это человек в обществе серой собаки сидит в сконской глуши и сочиняет музыку, которую никто не желает слушать. Прибавь к этому тот факт, что я по-прежнему замужем за человеком, бросившим меня двадцать четыре года назад.
В интонациях ее сквозила горечь и тоска.
— А над чем вы сейчас работаете? — спросила она.
— Не надо притворяться. Зачем ты приехала? Ты волнуешься за Анну?
— Я взяла ее машину. Здесь рядом жил мой дед, и мне захотелось посмотреть на эти места. Экскурсия. Время стоит на месте.
— Тебе не терпится поскорее надеть полицейский мундир?
— Да.
Генриетта принесла термос с кофе и чашки.
— Мне совершенно непонятно, как молодая и красивая девушка, как ты, может сделать такой выбор — пойти служить в полицию. Мне кажется, жизнь полицейских — одна сплошная драка. Как будто какая-то часть населения сцепилась в грубой драке, а полиция вечно пытается их растащить.
Она налила кофе.
— Но ты, скорее всего, будешь работать в конторе.
— Я буду разъезжать в патрульной машине и делать как раз то, что вы сказали. Кто-то должен разнимать дерущихся.
Генриетта подперла рукой подбородок:
— И этому ты хочешь посвятить жизнь?
Линда вдруг поняла, что та на нее нападает, пытается навязать ей собственную обиду на жизнь. И перешла к обороне:
— Я уже не юная красотка. Мне скоро тридцать, и внешность у меня совершенно обычная. Парни считают, что у меня привлекательные губы и красивая грудь. Я тоже так считаю. А в остальном — самая заурядная внешность. Никогда не мечтала стать мисс Швецией. А кроме того, спроси себя — что было бы, если бы полиция в один прекрасный день исчезла? Мой отец — полицейский, и я этого не стыжусь.
