Убийца без лица - Хеннинг Манкелль

Что-то он забыл, это точно. Что-то приснилось, А вот что… Он напрягает память. И ведь не вспомнить. Сон — черная дыра, бездонный колодец, что там в нем — поди узнай.

Но не быки. Будь это быки, он бы проснулся в испарине, словно от приступа лихорадки. Этой ночью быки оставили его в покое.

Он лежит в темноте. Жена дышит так тихо, что надо прислушиваться — дышит ли?

Однажды утром Ханна будет лежать рядом мертвая, а я и не замечу. Или это буду я. Все равно один из нас умрет раньше. Однажды на рассвете кто-то из нас осиротеет.

На столике рядом с кроватью стоят часы. Без четверти пять.

С чего это я проснулся? Обычно сплю до полшестого. Уже сорок лет. И с чего я проснулся?

Он вслушивается в темноту, и сон окончательно покидает его. Что-то не так. Что-то не так, как всегда.

Он осторожно протянул руку, дотронулся кончиками пальцев до ее лица. Теплое. Значит, не умерла. Что же это было?

Лошадь. Не слышно ржания лошади. Вот почему я проснулся. Кобыла обычно ржет по ночам. И я это слышу, но не просыпаюсь. Она всегда ржет. Заржала — значит, все в порядке. Можно поспать еще.

Он медленно встает, стараясь, чтобы не заскрипела кровать. Этой кровати уже сорок лет. Купили сразу после свадьбы. И наверное, в ней же и умрут.

Он идет к окну. Идет по деревянному полу, стараясь не обращать внимания на боль в колене.

Я уже старый, думает он, старый и больной. Каждое утро удивляюсь, что мне уже семьдесят.

На дворе зимняя ночь. Зимняя ночь 8 января 1990 года, а снега в Сконе нет. В свете лампы на кухонном крыльце ему виден сад, голый каштан и чуть подальше — поля. Он смотрит прищурившись на соседний двор, где живут Лёвгрены. Большой и низкий белый дом погружен во тьму. Над черной дверью в конюшню, пристроенную к дому под прямым углом, висит желтая лампа. Это там стоит кобыла в своем стойле и ржет по ночам.

Он опять вслушался. Кровать за спиной заскрипела.

— Что ты там делаешь? — сонно бормочет Ханна.

— Спи, — отвечает он. — Хочу немного размять косточки.

— Ничего не болит?

— Нет.

— Тогда спи! И не стой у окна, простудишься.

Он слышит, как она поворачивается на другой бок.

Когда-то мы любили друг друга, думает он и тут же усмехается про себя. Нет, это чересчур шикарно сказано; «любили» — это не для таких, как мы. Если ты крестьянин, если ты сорок лет копался, согнувшись в три погибели в тяжелой и вязкой сконской глине, сказать «любовь» просто не придет в голову, когда говоришь о жене. Какая еще любовь… Нет, в нашей жизни это не любовь, это что-то другое.