Но вот впереди, прямо у нас на дороге, мы видим часового. Время поджимает, нам нужно скорей добраться до паровозов, стоящих чуть дальше. Сегодня днем мы прорепетировали все наши действия. Благодаря Эмилю мы знаем, что все двенадцать паровозов стоят на запасных путях. На каждого из нас приходится по два. Сперва нужно взобраться на паровоз, пробежать по мостику вдоль его корпуса и подняться по лесенке, ведущей к трубе. Там запалить сигарету, поджечь от нее фитиль и медленно спустить бомбу в трубу на длинной проволоке с крючком на конце. Надеть крючок на край трубы так, чтобы бомба повисла в нескольких сантиметрах от днища топки. Затем спуститься, перебежать через рельсы и сделать все то же самое на соседнем паровозе. Покончив с делом, перемахнуть через стенку, расположенную в сотне метров оттуда, и бежать, бежать со всех ног, пока там, сзади, не грохнуло. По мере возможности стараться действовать синхронно с товарищами, чтобы никто не задержался, когда паровозы начнут взлетать на воздух. В тот миг, когда тридцать тонн металла шарахнут во все стороны, лучше быть от них подальше.
Алонсо смотрит на Эмиля: нужно избавиться от этого типа, он мешает нам пройти. Эмиль вытаскивает пистолет. Но тут солдат вынимает сигарету, чиркает спичкой, и огонек освещает его лицо. Несмотря на ладно скроенный мундир, враг выглядит скорее глупеньким мальчиком, напялившим военную форму, чем злобным нацистом.
Эмиль убирает пистолет и делает нам знак, что достаточно будет оглушить его. Все облегченно вздыхают, но я радуюсь меньше остальных, ибо эту задачу поручают мне. Это ужасно - оглушить человека, ударить его по голове, рискуя отправить на тот свет.
Бесчувственного солдата оттаскивают в ближайший вагон, и Алонсо задвигает дверь, стараясь действовать бесшумно. Мы движемся дальше. Вот и пришли. Эмиль поднимает руку, чтобы подать сигнал к началу; мы ждем, затаив дыхание. Я поднимаю голову и гляжу в небо, думая о том, что сражаться в воздухе, наверное, почетнее, чем ползать по гравию и угольной крошке, но тут мое внимание привлекает одна деталь. Если мои близорукие глаза меня не обманывают, то, кажется, из труб всех намеченных паровозов струится легкий дымок. А если трубы дымят, это означает, что зажжены топки. Благодаря опыту, приобретенному на знаменитом омлетном приеме у Шарля (omelette-party, как назвали бы его летчики Британского воздушного флота в своей офицерской столовой), я теперь знаю, что любой предмет, содержащий порох, весьма чувствителен к любому источнику тепла. Если не уповать на чудо или на какое-нибудь особенное свойство взрывчатки, которое, может, прошло для меня незамеченным, когда я изучал химию, чтобы сдать экзамены на бакалавра, то, наверное, Шарль сейчас подумал бы то же, что и я: "Ми получить один серьоуз проблем".
