— Ну, это как сказать, — заметил Розовски. — В конце концов, существуют террористические акты, существуют, наконец, уголовные преступления…
— Дорогой господин Розовски, с обманчивой мягкостью, — прервал его вице-президент. — Не надо излагать сейчас теорию криминалистики. Так мы никогда не закончим предварительного разговора. Кстати говоря, пункт о террористических актах включается в любой серьезный страховой полис, оформляемый в нашей стране.
— Но сам-то он чем-нибудь мотивировал свою просьбу? Приводил какие-то аргументы? Или нет?
— Он сказал, что, по делам компании должен время от времени ездить в Россию и что криминальная обстановка там опасна.
— Он прав, — заметил Розовски. Нахшон Михаэли поморщился.
— Давайте-ка, я расскажу вам все, а там вы уж сами посмотрите, — сказал он. И, кстати, все дальнейшее подтвердило мои сомнения, а отнюдь не его правоту.
— То есть?
— Банкир погиб не в России, а в Израиле, у себя на вилле, от убийства, весьма грубо замаскированного под самоубийство.
— Тем не менее, — сказал Розовски, — когда я говорил о веских основаниях, я, все-таки, имел в виду не подозрения и не общее впечатление относительно связи русского бизнеса с преступлениями, а именно серьезные основания… — он махнул рукой и сам предложил: — Вернемся к страховке.
— Вернемся, — продолжил вице-президент более спокойным тоном. — Итак, мы обязуемся выплатить названную мной сумму в случае несчастного случая или убийства. Но мы не обязаны были платить в случае самоубийства.
— Ага, — Натаниэль улыбнулся. — Поэтому версия самоубийства вас устраивала, а версия убийства — нет. Что ж, вполне естественно.
— Как всяких нормальных людей, нас не может устраивать смерть человека, какова бы ни была ее причина, — строго заметил Нахшон Михаэли. — И я не вижу причин для твоего веселья.
— Извини, это нервное, — поспешно сказал Розовски. — Я очень впечатлительный человек, это мешает мне в работе. Моя мама как-то мне сказала: «Если бы я была такой впечатлительной, я бы вообще не выходила на улицу.»
Михаэли с подозрением посмотрел на него. Но лицо детектива уже не выражало никаких эмоций, кроме готовности признать свою неправоту. Вице-президент успокоился.
— Тем не менее, я вынужден признать, что вы в чем-то правы, — сказал он сухо, но уже без раздражения. — Когда, первоначально, нам сообщили, что Розенфельд покончил с собой — что ж, мы были, естественно, расстроены. Но уже через несколько часов адвокат покойного сообщил, что версия самоубийства не выдерживает никакой критики, и полиция склонна считать происшедшее преднамеренным убийством.
