Он начал путаться в ответах и забывать слова во время работы с Мэри и командой Нейса. В нем родился и рос новый страх. Джим боялся, что стал непригодным или скоро станет и не сможет больше выводить корабль вроде «ИДруга» в космос, а тем более на границу.
Как-то раз за обедом у Мэри он поскандалил по этому поводу.
— Конечно, у меня не все в порядке! — крикнул он. — Прошлой ночью я спал часа три, и все. Если бы вы пустили мена на «ИДруга» или хотя бы объяснили, в чем дело, я смог бы заснуть. Ты, и Нейс, и Моллен тоже, вы стараетесь сломать меня, чтобы сделать из меня что-то другое. Что? И почему? Скажи мне почему, черт возьми! Скажи мне!
Он заметил, что повторяется, как трехлетний ребенок в истерике, и заставил себя остановиться. Мэри сидела по другую сторону стола и смотрела на него.
— И не смотри на меня так! — начал Джим снова. — Зачем смотреть на меня с жалостью, если ты сама со мной все это делаешь? Вы через год только подпустили меня к этой вашей программе! Я здесь три месяца, и мне еще хуже, чем раньше, а чего вы от меня добились, я не представляю! — Он весь трясся. — Либо скажите мне, в чем дело, либо отпустите на все четыре стороны, — сказал он наконец. — Одно из двух.
— И что ты будешь делать, если мы тебя отпустим? — тихо отозвалась Мэри.
— Да застрелюсь, наверное, — он тяжело осел в кресле. — Откуда я знаю, что я буду делать? Я больше ничего не знаю. Я едва понимаю, кто я есть, а через несколько недель я и этого не буду знать.
Он замолчал. Мэри ничего не сказала; они сидели и молчали, пока из него не вышла ярость и он не перестал трястись.
— Я знаю, что мы с тобой делаем, — наконец сказала она мягко. — Я знаю. И Луис Моллен знает, и нас обоих это мучит. Не Эймоса, конечно, — он видит в тебе только подопытного кролика. Но Луис и я, веришь ты или нет, с самого начала переживали и мучились вместе с тобой. Поверь мне, мы это делаем потому, что у нас нет выбора. Ты мне веришь?
— Не особенно, — нехотя проговорил он. — Слишком уж долго это тянется.
— Тогда попробуй поверить вот чему, — сказала она, — и я нарушаю секретность, говоря тебе это все, — я тебе рассказываю больше, чем ты осознаешь. Нам нужно было довести тебя до срыва, а ты оказался устойчивее, чем мы думали. Но у человеческого разума есть предел... и ты, похоже, дошел до него.
Джим удивленно уставился на нее: объяснение казалось очередной бессмыслицей.
— Я хочу сказать: потерпи еще немножко. Старайся остаться в здравом уме. Теперь уже недолго.
