В какую ты вцепился под полой,
Какую съешь, губами все до крошки
С ладони подобрав… Но съешь сперва,
Что дам тебе.
Допрежь смертей и пыток
Рука простерлась, яростна, жива.
А в ней — сухой пергамент, мертвый свиток.
Исписан был с изнанки и с лица.
И прочитал я: «ПЛАЧ, И СТОН, И ГОРЕ».
Что, Мертвое опять увижу море?!
Я не избегну своего конца,
То знаю! Но зачем опять — о муке?
Избави мя от страха и стыда.
Я поцелуями украсить руки
Возлюбленной хочу! Ее уста
Устами заклеймить!.. Я помню, Боже,
Что смертен я, что смертна и она.
Зачем Ты начертал на бычьей коже
О скорби человечьей письмена?!
Гром загремел, В округлом медном шлеме
Пришелец тяжко на песок ступил.
«Ты зверь еще. Ты проклинаешь Время.
Ты счастье в лавке за обол купил.
Вы, люди, убиваете друг друга.
Земля сухая впитывает кровь!
От тулова единого мне руки
Протянуты — насилье и любовь.
Хрипишь, врага ломая, нож — под ребра.
И потным животом рабыню мнешь.
На злые звезды щуришься недобро.
На кремне точишь — снова — ржавый нож!..
Се человек! Я думал, вы другие.
Там, в небесах, когда сюда летел…
А вы лежите здесь в крови, нагие,
Хоть генофонд один у наших тел!
Я вычислял прогноз:
планета гнева,
Планета горя, боли и тоски.
О, где равновеликие
о, где вы!
Сжимаю шлемом гулкие виски.
Язычники, отребье обезьяны,
Я так люблю, беспомощные, вас,
Дерущихся, слепых, поющих, пьяных,
Глядящих морем просоленных глаз,
Орущих в родах кротких перед смертью
С улыбками посмертных чистых лиц,
И тянущих из моря рыбу — сетью,
И пред кумиром падающих ниц.
В вас — в каждом — есть такая зверья сила,
Ни ядом ни мечом не истребить.
Хоть мать меня небесная носила,
Хочу жену земную полюбить.
Хочу войти в горячечное лоно,
Исторгнув свет, во тьме звезду зачать,
Допрежь рыданий, прежде воплей, стонов,
Поставить яркой Радости печать.
Воздам сполна за ваши злодеянья,
Огнем Содомы ваши поражу,
Но посреди звериного страданья
От самой светлой радости дрожу:
Мужчиной — бить.
И женщиной — томиться.
Плодом — буравить клещи жарких чресл.
Ребенком — от усталости валиться
Среди игры.
Быть старцем, что воскрес
От летаргии.
И старухой в черном,
С чахоткою меж высохших грудей,
Что в пальцах мелет костяные четки,
Считая, сколько лет осталось ей.
И ветошью обвязанным солдатом,
Чья ругань запеклась в проеме уст.
И прокаженным нищим.
И богатым,
Чей дом назавтра будет гол и пуст.
И выбежит на ветер он палящий,
Под ливни разрушенья и огня,
И закричит, что мир ненастоящий,
И проклянет небесного меня.
Но я люблю вас!
Я люблю вас, люди!
Тебя, о человек Езекииль.
