Он умолк на полуслове, потому что в эту минуту к ним быстро подошел черноглазый мальчик и, ничего не говоря, стал вместе со стариком сдвигать в угол кровать, на которой они сидели.
Тоотс с изумлением вскочил и уставился на неутомимого парнишку. Вначале он ему показался совсем обыкновенным мальчуганом, по крайней мере, во внешности его не было ничего особенного. Но сейчас, когда он так усердствовал, Тоотсу подумалось, что будет все же очень интересно перекинуться с ним несколькими словами. Он подошел к Имелику, который со спокойной улыбкой шагал вслед за своей передвигающейся кроватью, взял его за пуговицу и шепотом спросил:
Как его зовут?
– Юри Куслап, – ответил Имелик, – он такой странный мальчишка. Отец его у нас бобылем. Это его отец здесь с ним.
Он обернулся к Тоотсу, а вместе с тем и к другим ребятам и улыбнулся, словно давая понять, что он еще многое мог бы рассказать о Куслапе, но не к чему они потом и сами увидят, какой он.
– Юри Куслап, – повторили про себя ребята и посмотрели в угол, где мальчик, о котором шла речь, ставил на место вторую кровать. Действительно, было в его лице нечто не совсем обычное. Сразу бросалась в глаза его странная гримаса – у него был такой вид, будто его все время что-то раздражает или мучает какая-то боль.
Перемена кончилась, учитель вошел в классную. Ни одного мальчика на месте не оказалось, а девочки предательски поглядывали в сторону спальной, поэтому учитель сразу понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Выкрикивая на ходу: «Ну ребята, ребята!» – он направился в спальню.
Мальчики молча глазами указали на новичков, как бы желая сказать, что имеют право находиться сейчас здесь, а не в классе.
Отец Куслапа, увидев учителя, отвесил ему неуклюжий поклон и почтительно кашлянул; Тоотс потом еще не раз, к великой радости Кийра, передразнивал старика. Говорили даже, будто Тоотс, когда ему самому уже надоело обезьянничать, за каждый такой поклон и покашливание получал от Кийра старое перо, обладавшее свойством писать то тоньше, то толще, в зависимости от нажима. Впрочем, поди знай, так ли это, – мало ли что болтают злые языки.
Куслап-младший сморщил нос и сделал гримасу; он оторопел так, словно его уличили в преступлении. Зато Яан Имелик стоял перед учителем невозмутимо, точно какой-то бог – скорее всего, разумеется, бог Ванемуйне,[7] держал в руках каннель и улыбался. Ему все было нипочем, лишь бы при нем был его каннель.
– А-а, да это Куслап и Имелик! Что же вы так запоздали? Почему раньше не приехали в школу? – спросил учитель, разглядывая своих новых учеников.
