– Значит, ты до сих пор не знаешь, почему он на тебе женился?
Элизабет затронула самое чувствительное место своей сестры.
– Это тема, которую я не хотела бы обсуждать с тобой…
– Даже со мной? – вспылила Элизабет. – Что ты хочешь этим сказать? Только то, что я еще не замужем, как ты? Или ты считаешь, что я вообще могу не выйти замуж? Не забывай, пожалуйста, еще неизвестно, какую из сестер выбрал бы Трегарон, если бы отец не загнал его, пьяного, в ловушку.
Но с этим Тесс уже не могла согласиться.
– В любом случае теперь он мой законный венчанный супруг, – резко возразила она.
– Да, сейчас, в этот момент. Но не забывай, что браки могут быть аннулированы.
Тесс бесцеремонно напомнили о словах Тома. Неуверенно посмотрев на сестру, она укоризненно воскликнула:
– Ты обсуждала это с Томом…
Элизабет начала смеяться. Это был высокомерный обидный смех, который Тесс давно уже не слышала от своей сестры и надеялась никогда больше не услышать.
– Не вводи меня в заблуждение, Тесс. Не рассказывай только, что вы на самом деле супруги – ведь Деймон даже ни разу не обнял тебя, как муж обнимает жену! Он обращается с тобой, как с ребенком, что, в общем-то, соответствует истине, и так оно и останется, пока в его распоряжении имеется привлекательная миссис Пентайер. – Внезапно дикое выражение глаз Тесс напомнило ей об осторожности. – Прости меня. Ты права. Это дела, в которые даже сестра не имеет права вмешиваться. Сама не знаю, что говорю: совсем с ума сошла от зависти…
– Зависти?
– Мне так хотелось выйти замуж – как ты! И я думала, что ты посмеешься надо мной, потому… потому что на мою любовь не ответили, как мне мечталось.
– Этот человек в Лондоне – сэр Барнаби Кастрис… ты разочаровалась в нем, не так ли?
Элизабет опустила голову.
– Благородные господа в Лондоне еще хуже, чем слава о них. Они ухаживают, флиртуют и, наверное, думают, что это любовь.
– А отец тебя упрекал или, хуже того, издевался, что тебе не удалось заполучить его?
– Заполучить – этого негодяя? Я должна быть счастлива, что мне вовремя открыли на него глаза. Знай же, меня в лондонском обществе прозвали «сосулькой», а молодые господа спорили друг с другом, кому из них удастся «растопить» меня. И сэр Барнаби выиграл спор…
Она закрыла лицо руками.
– Я думала, что умру от стыда. Что оставалось мне, как не сломя голову покинуть Лондон и вернуться домой? Но отец вместо того, чтобы утешить меня, назвал глупой, тщеславной гусыней, не доросшей до манер большого города. А Вильям громко смеялся…
