Зайцев устало плюхнулся на табурет. Поморщился, отодвинул вонючую пепельницу. Всё, вроде, спокойно. Но дальше так жить нельзя: нужно срочно сдавать Пусю в лечебницу или просто выкидывать к едришкинои могатухе… Не хватало ещё неприятностей с совершенно посторонним человеком.
Да ещё Арина и этот Матадор… Зайцев пообещал Матадору что-нибудь разузнать, но рвать жопу вовсе не собирался. Достаточно того, что его этим загрузили. Загружен — значит, участвует. На большее его не хватит.
В глубине квартиры скрипнула дверь.
«Пуся, — понял Зайцев. — Ну-ка я сейчас поговорю с Пусей..»
И осёкся. По коридору плыла сомнамбула. Слепые полуоткрытые глаза смотрели сквозь предметы. Пуся двигался медленно, подняв маленькие ручки до уровня груди и согнув пальцы так, будто собирался кого-то схватить.
Лицо Пуси стало совсем синим, со щёк свисали голубые струпья. Из чёрной пещеры рта вываливался разбухший бледный язык. Чудовище двигалось прямо на Зайцева. Жора засуетился, оглянулся, куда можно спрятаться. Некуда.
Но не доходя двух шагов до кухни, Пуся уверенно открыл дверь, ведущую в комнату, где квартировали музыканты «Бобка». Через пять секунд он снова возник в проёме, держа в руках пузырёк с ярко-красной жидкостью.
— Акварель, — ошеломлённо прошептал Зайцев.
В ванной стихли пение и шум воды.
Пуся, по-прежнему не замечая ничего вокруг, засеменил в свою комнату.
— Пуся, — осторожно позвал Зайцев.
Тот вздрогнул, быстро глянул на Зайцева, на пузырёк, свинтил крышечку и махом опрокинул в себя препарат.
Лицо его за несколько секунд из синего превратилось в жёлтое. Гнилой рот свело подобие улыбки.
— Тю! — это вышел из ванной Ваня Окунь, солист «Бобка». — Тю, Пуся уже выпил мою краску… Я тебе сейчас полотенцем-то перемотну…
Ваня быстро свернул большое банное полотенце в жгут и достал по спине улепётывающего Пусю. Тот скрылся в своей комнате с хлюпающим звуком, как вода, потревоженная вантузом, скрывается в отверстии стока.
— Вот евин поцеватый, а, — огорчённо сказал Окунь. — А я так всё спланировал: приму душ, потом приму Акварель… Стою под душем и пою, как космонавт Попович: «Перехожу на приём, перехожу на приём…» Придётся курить гашиш.
— Запасливый ты, Ваня, — улыбнулся Зайцев. — И где же ты взял такую краску?
— Купил. Думаешь, тоже притибрил?
— Как же ты мог заподозрить во мне мысли, столь разительно противоречащие твоему нравственному облику? Мне интересно, где именно ты её купил. Я знаю множество людей, которые бегают её ищут, с ног сбились…
