А книга мне досталась как трофей.
В тот день её до сумерек читал я,
и в мозг она впилась мне, как репей.
Да-да, вы вероятно догадались,
что книга называлась "Капитал".
Мои сестра с маманей настрадались,
покамест я её не дочитал.
Я среди ночи вскакивал с постели,
орал в окно: "Ужо вам, палачи!" -
потом горшки со стульями летели
и растворялись с чавканьем в ночи.
А утром я в участок в ночь тащился
с глазами, покрасневшими от слёз:
повсюду над рабом буржуй глумился,
и я служил, служил ему, как пёс.
Пиликала гармоника над Стрелкой,
по Варварке скакали рысаки.
А я с очередной буржуйкой мелкой
удило правил в баньке у Оки.
Решил я по прочтеньи '"Капитала"
усилить вдвое классовую месть,
и так меня по банькам замотало,
что похудел я раз, наверно, в шесть.
Когда же околоточный начальник
съязвил в мой адрес: "Унтер-простыня!"
его я мордой сунул в умывальник,
и из участка выперли меня.
Купцы со мною стали вдруг надменны,
то "кум и сват", а то "ступай отсель",
и скалились, как жадные гиены,
и не пускали к жёнушкам в постель,
и баньки для меня свои закрыли,
где я дотоле удалью блистал
и где по мне их дочки слёзы лили...
Вот что наделал Марксов "Капитал".
И понял я, что жить невыносимо
без девок, банек и иных забав,
что молодость галопом скачет мимо
и что во многом Маркс, увы, не прав.
Однажды, пьяный, одурев от скуки,
принудил я к сожительству сестру.
Всю ночь над ней глумился я. И руки
мать наложила на себя к утру.
Остались мы с сестрой вдвоём, сиротки.
И что ж ? Сестру я выгнал на панель,
и вскоре каждый купчик в околотке
уже дорогу знал в её постель.
Когда средь ночи требовали водки,
натешившись сестрёнкой, молодцы,
я вспоминал, кем был я в околотке
и как меня боялись все купцы.
И озверев от этого канальства,
я к приставу на брюхе приполоз,
и обласкало вновь меня начальство,
и вновь житьё как в песне началось.
И вновь передо мной сидельцы гнутся,
и вновь я в околотке бог и царь,
и стоит мне недобро ухмыльнуться -
вокруг трепещет вся земная тварь.
Сестру за арзамасского купчину
я выдал и на свадьбе погулял.
Что ж, Маркс, конечно, мудрый был мужчина,
но не для русских писан "Капитал".
