И он принялся снимать со стен портреты.
Сумасшедший Кристобаль, честолюбец Мигель, благородный Диего...
- ...Дульсинея мертва. А если нет Дульсинеи - к чему все это? К чему все?
Грязь ради грязи, блевотина ради блевотины? Поищите другого дурака, господа хорошие, и пусть он, этот дурак, отправляется со щенячьей радостью в свой фарс-вояж. Я, Алонсо Кихано, не сумасшедший. В здравом уме и твердой памяти... я остаюсь дома, господа!
Подражатель Алонсо-второй и здравомыслящий Алонсо- третий, и революционер Селестин, для того, чтобы снять его портрет, понадобится очень большая стремянка...
- ...Дон-Кихота больше нет, Дон-Кихот - картинка в старом учебнике... Боже, как я теперь рад, что у меня нет сына. Это правильно, это справедливо...
Грохнулся на бок стол. Обламывая ногти, Алонсо сорвал с обратной стороны столешницы портрет Федерико-отступника.
- ...Что бы я сказал своему сыну? Что его отец был жалкий дуралей? Что за ним стоят поколения предков-неудачников? Не-ет... Меня убедили. Меня долго и разнообразно убеждали, и вот уже я...
Он скособочился от резкой боли, но болело, как ни странно, вовсе не сердце.
Боль была в позвоночнике - когда-то он видел, как ломают хребет огромной рыбине.
Щуке...
Теперь он будет ползать, как полупарализованная собачонка, волоча за собой тяжелые задние лапы.
Он сполз на пол. Жестом остановил Санчо, кинувшегося к нему на помощь; Альдонса не двинулась с места, хотя лицо у нее было...
Лучше не смотреть.
Все правильно.
Дон-Кихот с перебитым позвоночником; Дон-Кихот, перерубленный лопатой червяк...
Скрипнула дверь. Алонсо осекся; на пороге стояла бледная, не похожая на себя Фелиса.
Молчание. Как? Как она посмела вернуться сюда?! Негоже стоять перед служанкой на коленях; удерживая стон, Алонсо поднялся...
Девчонка перевела дыхание:
- Сеньор... Алонсо. Я пришла, чтобы сказать... я сейчас уйду. Дело в том, что Панчита только что... отчим ее опять избил... и Панчита только что...
повесилась.
* * *
Занимается рассвет. Утро двадцать восьмого июля - священный для Кихано день.
Панчиту не вернуть. Светловолосую веснушчатую девчонку двенадцати лет, с костлявыми плечами, обветрившимися губами и неуверенной испуганной улыбкой.
Ребенка, успевшего познать голод, побои, немножко ласки от тети Альдонсы, горячую любовь к самодельной кукле - и последние минуты в захлестнувшейся неумелой петле...
Где же ты был, Дон-Кихот?!
- Сеньор и господин мой, - сдавленным шепотом сказал Санчо. - Ну же... поедем.
