Поморщив мясистый нос, с шумом выдохнул и потянулся за куском помидора.
— Давай, давай! — подбодрил он меня, шамкая беззубым ртом. — Не боись, не отравишься.
Я поднесла стакан к носу и передернулась.
— Да ты не нюхай, а пей. Сказала же, что пьешь, а сама… Я-то тебя и позвал для этого. Одному-то скучно.
— Щас, — кивнула я и последовала его совету.
Самогон, в котором было не меньше семидесяти градусов, не успев докатиться до моего желудка, сразу шибанул в голову, и приятное тепло разлилось по всему телу.
— Думал, Петька вернулся, — продолжал старик, дожевывая помидор и суя в рот щепотку капусты. — Да ты закусывай, не стесняйся. Мы с ним маленько посидели, потом я спать завалился. Вдруг слышу, пришел кто-то. Встал, башка трещит, добавки требует. А тут ты. Это хорошо. Так как же это ты умудрилась тута застрять?
— Да бензин, говорю, кончился, — ответила я, чувствуя, что язык мой слегка заплетается. — Теперь вот и не знаю, что делать.
Степан Игнатич скривил синеватые губы, дернул плечом и снова налил нам самогону, давая понять, что, кроме этого, ничего посоветовать не может.
На этот раз я не стала нюхать этот народный напиток, а выпила сразу и, можно сказать, с удовольствием. Через минуту капуста уже не казалась мне вонючей, а картошка заветренной. Я с удовольствием уплетала угощенье старика.
— А что это у вас там за кладбище? — поинтересовалась я, окончательно опьянев.
— Как, что? Кладбище как кладбище. Наше, сельское, — удивился моему вопросу Степан Игнатич.
— А почему там так много могил без крестов и памятников? — не унималась я.
— Да кто ж их знает, ежели им лет по сто?! Ентой деревне ого-го сколько лет, я таких и цифер-то не помню. А ты чего туда ходила? — спросил он, прищурившись и слегка наклоняя голову набок.
— Да просто гуляла, — не нашлась я сразу и уже жалела, что вообще завела этот разговор.
— Ага. Гуляла. Гуляла и застряла. Ну-ну, дело твое, — проворчал старик и разлил по стаканам остатки самогона. — Ну, еще по маленькой, и спать.
— Ничего себе по маленькой! — воскликнула я, глядя на почти доверху наполненные граненые стаканы. — Это мне много.
— А много, так не пей. Мне больше останется, — недовольно проворчал Степан Игнатич, видимо, еще досадуя на то, что я так явно соврала ему насчет своих ночных прогулок по кладбищу. — Спать на печке ляжешь.
— А вы? — вяло поинтересовалась я, чувствуя, что уже и впрямь клюю носом.
— Найду где, — ответил он и опорожнил третий стакан.
