— Хе! — хмыкнул старик. — Во всем селе только солярка имеется. Для трактора нашего. Да и то, почитай, как с неделю закончилась. А стало быть, и ее нету.
— А… А что же мне делать? — задала я вопрос, надеясь, что он посоветует мне что-нибудь толковое.
— Ты самогон пьешь? — вдруг совершенно не по теме спросил он.
— Простите, что?
— Самогон, говорю, пьешь?
— Пью, — кивнула я и шагнула за калитку. А что мне еще оставалось делать?
— Да замолчь ты! У-у, шельма! — рявкнул старик на уже задыхающуюся от лая белую собачонку и пропустил меня вперед.
По узенькой тропинке мимо каких-то грядок я дошла до скособоченных ступенек и остановилась перед раскрытой дверью жилища, из которого повеяло сыростью и протухшими соленьями.
— Ну, проходи, чего встала, — прокряхтел старик и бесцеремонно подтолкнул меня вперед.
Я очутилась в полутемных сенцах, в которых стояла открытая бочка с квашеной капустой. Она и издавала тот запах, который я почувствовала еще на улице. Только теперь он был значительно резче. На полу валялось оцинкованное ведро и какие-то тряпки.
Старик закрыл дверь и снова подтолкнул меня:
— Да иди, иди. Не боись.
Теперь я стояла посреди так называемой спальни. Эта же комната одновременно служила и кухней, и гостиной, так как была в этом доме единственной. Посреди нее находился круглый стол, на котором стояла железная миска с той же квашеной капустой, надтреснутая тарелка с заветренной картошкой, рядом, прямо на непонятного цвета клеенке, лежали куски нарезанного крупного помидора, и венцом всему была самая настоящая четверть самогона, закупоренная грязной тряпицей. Возле стены располагалась русская печь, сверху застеленная заплатанным одеялом, рядом стояла длинная деревянная лавка и какой-то ящик, служивший старику буфетом. Все! А я-то думала, что такое можно увидеть только в кино о дореволюционном селе.
— Садись, — чуть ли не приказал мне старик и достал из-под стола колченогий табурет.
Я послушно села, сложив руки на коленях.
— Тебя как звать-то, красавица? — обратился он ко мне, присаживаясь напротив на такой же табурет, который тоже выдвинул из-под стола.
— Татьяна.
— А меня Степан Игнатич, — отрекомендовался он и повернулся к «буфету».
Он извлек оттуда два граненых стакана, один из которых протер краем своего ватника и поставил передо мной, второй же, не придав значения его сомнительной чистоте, определил себе. Затем откупорил четверть и разлил по стаканам самогон.
— Давай — по маленькой, — крякнул гостеприимный хозяин и залпом заглотал вонючую желтоватую жидкость.
