— Так. Теперь погоди, — сказал Дима и, приподняв мешок за уголки, принялся высвобождать из него содержимое. Под верхним мешком оказался второй — из толстого черного целлофана, плотно стянутый сверху проволокой.
Затем он спихнул мешок в яму и стал закапывать. Причем каждый новый слой земли Дима тщательно утаптывал ногами.
Когда образовался небольшой холмик. Дима прекратил работу и приказал Елизавете Андреевне собрать лишнюю землю в освободившийся мешок. Она почему-то стала делать это прямо руками, а он с наслаждением закурил.
— Так, теперь это все надо замаскировать, — сказал он, когда Тимофеевская отправила в мешок последнюю горсть сырой земли. — Давай-ка пособирай там листьев да песка сухого, если есть.
Тимофеевская, чуть покачиваясь, молча пошла в глубь деревьев.
— Далеко собралась-то? — окликнул ее Дима.
Она медленно обернулась и рухнула на землю. Силы, видимо, окончательно оставили ее. Еще бы! Не каждый сможет вот так, при луне, на кладбище…
Дима бросился к ней и, приподняв голову сестры, начал хлестать ее по щекам:
— Ну, Лиза! Ты чего?! — испуганно проговорил он, когда та подала признаки жизни.
— А? Не… Не знаю, — еле выдавила она из себя.
— До машины дойдешь?
— А? Да. Наверное, — более осмысленно ответила она и стала озираться вокруг.
Брат помог ей подняться и, придерживая под локти, усадил в «Ниву».
— Ладно, сиди. Я сам все доделаю, — ласковым тоном проронил он. — Горе мне с тобой просто.
Теперь в моем поле зрения остался лишь мужчина. Он быстро приступил к заключительному этапу. Набрал прошлогодних листьев, накидал их на свежий холмик, затем посыпал его сухой землей и отступил назад, оценивающе глядя на свою работу. Сейчас он стоял прямо напротив меня в ярком освещении, и я смогла как следует его разглядеть. Надо заметить, что внешнее сходство с Елизаветой Андреевной у него имелось. Темные волосы, прямой изящный нос, ростом он был чуть повыше ее, худощав. Судя по всему, брат моложе ее лет на пять-шесть.
Дима остался доволен сделанным, подхватил мешок с землей, закинул его в багажник и сел за руль. «Нива» дала задний ход и, ловко маневрируя между могильными оградами и деревьями, выехала на основную дорогу.
Через минуту я уже слышала лишь отдаленное урчание мотора, а потом и вовсе наступила тишина.
Я поднялась с кочки, включила фонарик и подошла к тому месту, над которым сейчас колдовали Елизавета Андреевна и Дима.
Замаскирован свежеиспеченный холмик был неплохо, но тем не менее я его сразу нашла. Мне было жутко любопытно узнать, что же под ним находится. Труп? Клад? Но раскапывать его я, разумеется, не собиралась. На этот счет у меня имелись другие соображения. Сейчас мне нужно было только хорошенько запомнить это место и убраться отсюда восвояси. Я стала светить вокруг себя. Ага, вот могила некой Парамоновой Марии Анатольевны. Луч фонарика высветил покосившийся памятник, на котором была фотография старушки в светлом платочке. А рядом — крест, сделанный из металлических труб, приваренных друг к другу. Краска на нем давно облупилась, но на табличке еще можно было прочитать надпись: Глушков Иван Сергеевич. Так. Запомнила.
