До переворота жилось сносно. Потом переворот прозвали Великой Революцией, прозвище понравилось, да так и осталось.
Когда случилась эта самая великая, Павел Карпович не помнил.
Зато помнил как играл в догонялки в подвале гимназии и наткнулся на Верочку Разину и поцеловал ее в темноте.
Неудачно поцеловал, в зытылок. Это было второго мая Бог знает какого года. Дату Павел Карпович записал и решил праздновать как самый лучший день. Но судьба решила иначе.
Был у Павла Карповича дядя в деревне. Дядя имел дом, двор, сад, двух коров, добрую душу и богатырский голос. За голос он и положил голову. Однажды мать, отец и сам Павел Карпович гостили в деревне. Было это второго мая. Отец ушел на пруд рыбачить, тетка с сестрой Натальей пололи картошку на дальнем огороде, в небе пели три жаворонка, посреди улицы сидела лисица и никого не боялась. Что люди тогда, что звери – все были посмелее теперишних. Подъехал казак на черной кобыле.
Кобыла блестела, как политая жиром. Вся черная, только на носу розовая полоска, да в ухо воткнута белая тряпка, видно, больное ухо. Мать сидела на бревнах и лузгала семечки. В деревню она приезжала побездельничать.
– Что, хозяйка, пустишь в дом? – спросил казак.
Голова ровная, стрижен под горшок, шея в одну линию с плечами и макушкой – настоящий казак, таких в пивных на вывесках рисуют. Только что без усов.
– А не пущу, – ответила мать.
– Тогда я и спрашивать не буду.
– Эй, Василь! – позвала мать, – поможи, тут к тебе в дом лезут.
И дальше лузгала семечки. Павел Карпович смотрел на все это сквозь окно и сквозь заросли шиповника перед окном. В окне скакала муха, дикая и злая, била лбом стекло, оглушалась, падала и снова била.
Пришел дядя и стал разговаривать.
– Ты че на меня орешь! – заорал казак и снял ружье с плеча.
– А я не ору, голос у меня такой, – еще громче сказал дядя.
– А я говорю не ори, не доводи до греха, – сказал казак и прицелился.
– А я тебе говорю…
Казак выстрелил:
– Страсть не люблю, когда на меня орут.
Потом выстрелил и в мать, на всякий случай. Огляделся, привязал кобылу к частоколу (а частокол весь серый был от дождей, снизу подгнил, давно менять собирались, да как-то душа не лежала), спокойно так кобылу привязал и вошел в дом.
Павел Карпович влез под диван.
Комнат было две, стены синие, меловые, снизу крашенные.
Из-под дивана только низ и видно. Стены и сапоги видны, еще кроватка в кухне, на той кроватке сроду никто не спал, только бросали на нее лишние одеяла.
