– Эй, мужики! Есть кто дома? – спросил казак и сам же ответил: – нет никого.
Снял ружье и поставил в угол. Пошел в другую комнату. Там была спальня и висели образа. Помолился и выпил воды. Воду всегда держали в комнате, чтобы подать проезжающему напиться.
Грех проезжему человеку воды не подать.
Павел Карпович вылез из-под дивана и взял ружье. Ружье было тяжелым, пришлось упереть его штыком в пол. На прикладе вырезано: «Сеня». И сердце со стрелой. Приклад весь черный, но протертый до блеска в двух местах – тут, видно, надо руками браться. Вот курок, на него нажимают. Козак вернулся и стал в дверях:
– Что, хлопец, будешь меня стрелять?
Павел Карпович надавил на курок и закрыл глаза.
– Это тебе не револьвер, – рассмеялся казак, – ее зарядить сначала надо. Дай сюда, я тебе покажу. Что, не дашь?
Он обернулся, взял табуретик из спальни и поднял его двумя руками перед собой.
– Сейчас мы с тобой бороться будем.
Он поднял табуретик повыше.
Икона Богоматери (пыльнющая, старая, черная и склизкая от старости) сорвалась с крючка и шмякнулась на пол, плашмя.
Козак остолбенел.
– Ааааааааааа!!! – закричал Павел Карпович, поднял штык и бросился вперед, закрыв глаза. Когда открыл, казак сидел на полу, в углу, за ним тянулась красная полоса и красная лужица ширилась у его левого бока – как будто собака или кошка пол намочила, но красным. Дикая муха прилетела и села на кровь.
Казак посмотрел на нее и прихлопнул пальцами, кровь брызнула на синие стены.
– За что ж ты меня так, хлопец? – от души удивился козак и его глаза остекленели. Так Павел Карпович и запомнил этот стеклянный удивленный взгляд.
Он поцеловал икону, хотел повесить ее на прежний гвоздик, да только гвоздик выпал из стены и росту нехватало. Поцеловал еще раз и бросился вон из хаты. Тут судьба спасла его и во второй раз: на краю улицы уже появились четверо других казаков. Лисица тявкнула и ушла к оврагу – тоже конных не любила.
Домой Павел Карпович так и не вернулся. То ли дороги не знал, то ли сердце болело, он и сам теперь не помнит. «Буду их всех убивать», – пообещал он себе и, так как было второе мая, запомнил этот день и дал зарок убивать на каждое второе мая. Зарок он исполнил только один раз за всю будущую жизнь, но не потому, что боялся или силы нехватало, а потому, что слишком неопределен был контингент «их всех». Да и убивать – не большая радость.
Вскоре он нашел компанию подобных себе (неприласканных великим педагогом Макаренко, похожим на смерть в очках и заявлявшим, что нет на свете ребенка, который не мечтал бы носить форму). В компании он быстро выделился и продвинулся.
