– Не уходи. Не оставляй нас.
– А почему, собственно, я должна сидеть и смотреть, как тебя общипывают эти два хищника? Отбирают у тебя детей, талант, деньги...
– Деньги?
– А зачем еще, по-твоему, понадобились Ричарду карандаш и бумага? Он счастлив. Неужели ты этого не видишь, Джерри? Он счастлив, потому что избавляется от нее.
– Он пьян.
– Отпусти меня. Оставь свою любовную галиматью для других.
– Прости. – Он прижал ее к стене и крепко держал за плечи, словно арестовал. Когда же он ее отпустил, она не сделала ни шага к двери, а стояла, насупясь, тяжело дыша, – его жена, всей своей кожей излучавшая знакомое тепло. – Вернись, давай поговорим все вместе, – попросил он.
– Я и вернусь, – сказал она, – и буду бороться за тебя. Не потому, что ты мне так уж нравишься, а потому, что мне не нравятся эти люди.
– И Ричард тоже?
– Я ненавижу его.
– Не надо ненавидеть, – взмолился он. – Слишком все мы скоры на ненависть. А нам сейчас надо друг друга любить. – Когда он был мальчиком, всё в церкви нагоняло на него тоску, кроме причастия, того момента, когда они толпой устремлялись к ограде и облатки таяли у них во рту. Ему казалось сейчас, что нечто подобное произойдет и в гостиной или уже произошло. Его неверующая жена позволила отвести себя назад. Он гордился тем, что может показать Матиасам, какую власть еще имеет над нею, – показать, что она до конца остается его женой.
Ричард нашел карандаш и бумагу и пересел на краешек кресла, чтобы удобнее было писать на кофейном столике. Салли по-прежнему сидела не шевелясь – ее широкоскулое, с заостренным подбородком лицо опухло, глаза были закрыты. Наверху продолжала плакать малышка, разбуженная приходом Конантов.
– Салли, – сказал Ричард, – твой ребенок плачет.
Следуя железно выработанному защитному рефлексу держаться с подчеркнутым вызовом, что так отличало ее от добропорядочных женщин Коннектикута, Салли встала, откинула волосы и широким шагом вышла из комнаты.
***
Почему ты плачешь? Салли? Почему?
Это слишком глупо. Прости.
Скажи мне. Прошу тебя, скажи.
Ты будешь смеяться.
Нет, не буду.
Ты прости меня: я все тебе испортила.
Ничего подобного. Послушай, ты – чудо. Ну, скажи же.
Я как раз вспомнила, что сегодня – Покаянная среда <Первый день великого поста, когда священники посыпают пеплом головы молящихся>, Великий пост начался.
О! Бедная моя любовь! Мое чудо, моя заблудшая католичка.
Это я-то заблудшая?
Не заблудшая, если ты еще думаешь о Покаянной среде. Вставай же. Вставай, одевайся, иди в церковь и облегчи душу.
