Это такое лицемерие.
Нет. Я-то знаю, как оно бывает.
Должно быть, я действительно немного чокнутая, если, лежа с мужиком в постели, терзаюсь, что сегодня – Покаянная среда. Я все тебе испортила. И ты уже погрустнел и притих.
Нет, мне нравится, что ты об этом вспомнила. Есть ведь такая штука – духовное удовлетворение. Ты мне. даешь это удовлетворение. Так иди же. Оставь меня. Иди к обедне.
Сейчас не хочется.
Подожди. Я сейчас дотянусь до пепельницы.
Не шути с Богом, Джерри. Я боюсь.
А кто не боится?
***
Руфь, заразившись энергичностью Салли, пересекла комнату и, подойдя к гравюре Бюффе над камином, сказала:
– Отвратительная мазня. Все это отвратительно. – И жестом охватила гравюру Уайеса, литографии Кете Кольвиц, анонимную акварель, на которой был изображен одинокий лыжник и его синяя тень под таким же синим скошенным небом. Жест включал сюда и мебель. – Дешевка, – сказала она. – У нее вкус к дорогой дешевке.
Оба – Ричард и Джерри – рассмеялись. Затем Ричард медоточивым голосом сказал:
– Руфь, у тебя есть достоинства, которых нет у нее, а у СаЛли есть достоинства, которых нет у тебя.
– О, это я знаю, – поспешно сказала она, вспыхнув, и Джерри возмутило, что Ричард осадил ее: ведь она от природы такая застенчивая.
А Ричард тем временем продолжал:
– Вы обе очень аппетитные бабенки, и мне жаль, что ни одна из вас не хочет меня в мужья.
Возмутило Джерри и это упорное самобичевание. Он сказал Ричарду:
– А ты, оказывается, философски относишься ко всему этому.
– Что ты, я весь киплю, Джерри. Весь киплю.
– Так вывел бы ты его во двор, – посоветовала Руфь, – и вздул как следует!
– Я уверен, что ты меня одолеешь, – сказал Джерри. – Ты на целых двадцать фунтов тяжелее. Мы с тобой вполне могли бы выступать как Листон и Пэттерсон.
– Я так не действую, – заявил Ричард. – Но что я могу сделать – и об этом надо будет подумать, – я могу нанять кого-нибудь, чтоб тебя избили. Когда ты в винном деле, одно знаешь твердо – где горлышко. Дай подолью еще. ч
– О'кей, спасибо. Ты прав, действительно, чем больше пьешь, тем больше оно нравится.
– А тебе, Руфи-детка?
– Капельку. Один из нас все-таки должен вернуться и отвезти домой эту женщину, которая сидит сейчас с нашими детьми.
– Вы ведь только что приехали, – заметил Ричард, до краев наполняя ее бокал. – В самом деле, что-то редковато мы видели этим летом Конантов, и я чрезвычайно обижен. У меня такое ощущение, что они задрали нос.
– Я знала, что так будет, – сказала Руфь. – Мне очень жаль, но это одна из причин, по которой меня так и подмывало тебе рассказать. Жизнь моя разваливалась, и мне не хотелось обижать вас, избегая общения с вами. Но я просто не в состоянии была видеть Салли чаще, чем необходимо. Волейбол был для меня уже вполне достаточным адом – больше выдержать я не могла.
