Мог бы ничего не узнать – ныло в сердце. Вадик не дозвонился бы, Наташа собрала бы чертов чемодан раньше, чем он туда добрался. Он ничего не узнал бы. Ничего. А собственно, что он знает сейчас? Все то же ничего. Словно кутенку, у которого вот-вот прорежутся глаза, мелькнуло что-то – и тьма захлопнулась. Но теперь в ней было тесно и тоскливо.
Андрей вдруг заметил, что Наташа остановилась и смотрит в его сторону. Она отошла далеко, с этого расстояния не разглядеть уже лица, не разобрать, как она смотрит – и он тоже смотрел на нее. Андрей вдруг почувствовал, что злость совсем его покинула. Без злости стало совсем уж пусто.
Он не торопился включить скорость, но и дождаться, пока их нагонит кто-нибудь из едущих сзади, Андрей не хотел. Секунду, – попросил он сам у себя, глядя на стоящую среди ветреной природы Наташу, – одну секунду. Началась паника, мысли полезли все разом. Секунду, одну секунду. Отчетливо прозвучала лишь самая глупая и никчемная мысль: вот кто может знать, есть ли на совести Мих Миха чья-нибудь жизнь.
Андрей зажмурился.
Было непонятно, куда подевался дождь.
Сначала казалось: вот-вот грянет. Тучи замазали небо, асфальт потемнел. В воздухе носилась водяная пыль, и на лобовом стекле вырастали капли. Дрожа и петляя, они расползались в стороны. Вадим гнал. Не хотелось, чтобы дождь застал слишком далеко от Литвиновки. Из «Каравеллы» он выжимал до ста двадцати на более-менее нормальных участках, но у него было нехорошее предчувствие.
На Каменском переезде его остановили менты. Вадим и сам удивился: он никогда не нарушал правила. А тут – как ехал, так и перемахнул, не притормаживая.
Вылез из машины смущенный.
– И чего так гоним? – спросил мент через губу.
– Путь неблизкий, хочу до дождя успеть.
В горле пересохло, будто его поймали с чем-то очень-очень серьезным, и он не знает, как выкрутиться. Второй мент оторвался от его прав, построил брови домиком и широко, театрально обернувшись, посмотрел на небо. Небо впереди было чистое, как вымытое блюдце. Он обвел жезлом горизонт.
– До дождя? – сказал. – Хм, наверное, далеко собрался. Салон покажи-ка.
А сам уже клевал козырьком кепки в тонированное боковое стекло.
В салоне лежал Михал Михалыч.
Чтобы меньше болтало, гроб прихватили веревками к полу, пропустив веревки под крепления сидений, располагавшихся вдоль бортов, и обложили покрышками.
– Михал Михалыч Полунин скончался, хоронить везу на родину, в деревню Литвиновка, – отчеканил он.
