Он вдруг понизил голос:
– И господин маркграф, и его магиер слишком хорошо знают, на что способны руки Мартина-мастера. Понимают: простые кандалы, коли уж я того захочу, меня не удержат. Боятся, что скину я обычные цепи, что сбежать отсюда попытаюсь.
«Сбежать?!» Гейнский пфальцграф насторожился, вскинулся, как охотничий пес, почуявший добычу.
– А ты бы в самом деле смог? – облизнул Дипольд вмиг пересохшие губы. – Сбежать отсюда? Смог бы? Смог?
– Нет-нет, что вы! – Мартин, спохватившись, испуганно замотал головой. – Все мысли о побеге я давным-давно оставил, – гиблое это дело, ваша светлость, уверяю вас, гиблое и невозможное. Но они… – глубокомысленная пауза, и длинный палец мастера указывает куда-то вверх, в потолок, – они-то об этом не знают, не верят, опасаются… Вот и осторожничают.
Палец-указка опустился вниз, щелкнул ногтем по цепным звеньям, входившим в распухшие ноги.
– Это – сплошная паяная цепь.
Да уж, похоже на то.
– И ни единого замочка в пределах досягаемости. А гляньте, ваша светлость, где она пропущена, где кончается, замыкается где… Тут все предусмотрено.
А ведь и правда! Цепь, с которой был воедино скреплен… сращен часовщик, шла мудрено. Тянулась меж прутьями решетки, разделявшей клетки Мартина и Дипольда, выходила наружу – за бочку с нечистотами, в коридор, и уже там крепилась к кольцу, вмурованному меж каменных плит пола. На кольце топорщился массивный замок, позволявший отцепить длинную цепь от кольца. Один-единственный. Прочих замков на этом железном поводке не наблюдалось.
– Мне туда нипочем не дотянуться, – вздохнул Мартин. – Цепь не дает даже к двери подойти.
«В самом деле, – прикинул Дипольд, – коротковато будет». Цепь Мартина, туго перехлестнутая между прутьев разделительной решетки, едва-едва позволяла тому добраться до отхожего слива в углу камеры. И от клетки пфальцграфа он мог удалиться в лучшем случае на три-четыре невеликих шажка.
«Уж не потому ли этот вареный мастер ведет себя со мной столь кротко и почтительно? – мелькнула у пфальцграфа еще одна мыслишка. – Не потому ли так явно набивается в друзья? Причем набивается с тех самых пор, как я сломал руку этому… как его… Сипатому…»
Возможно, так оно было. И все же Дипольд искренне посочувствовал бедняге. Цепь на ногах… в ногах… мастера практически сводила на нет все преимущества отдельной клетки. Скверно будет, если и с ним, с гейнским пфальцграфом, поступят так же. Тогда о побеге лучше забыть.
