Видя, что Гражена не двигается с места, Тэиршен сам шагнул к ней. В глазах Гражены мелькнул ужас — пока он стоял у дверей и что-то говорил, она чувствовала себя в относительной защищенности от необходимости что-то решать и что-то делать; вот так молча стоять — и, может, все само собой решится. Но его движение к ней превращало и эту почти нереальную надежду в сущее ничто.
Страх ещё больше усилил её ступор, и чем дольше она не могла выйти из ступора, тем сильнее рос её страх.
Его лицо — прежде такое любимое и желанное каждой своей чертой — приближалось всё ближе, превращаясь в какую-то нечеловеческую маску. Она не слышала, что он говорил, и только видела, как шевелятся его губы, как их уголки напрягаются от раздражения — и от ещё чего то… "Презрение, вот что это!" — словно кто-то другой хмыкнул эти слова ей в уши.
Ступор не выдержал своего собственного веса и дал трещину.
Гражена вскинула вперёд правую руку, будто защищаясь, и стала отступать назад, пока не наткнулась на какую-то преграду.
— Кончай дурить, — в голосе Тэиршена явно слышалось недовольство. Он снова оказался так близко, что Гражена даже услышала крепкий запах вина, исходящий от него. — Пошли, нас ждут.
Он схватил её за поднятую руку и потянул к выходу. Гражена истерично забилась, пытаясь освободиться от такого ненавистного для неё сейчас прикосновения. В ответ бывший любимый молча перехватил её за талию и рывком притянул к своей груди.
— Слышь, красавица, не дури. Что, передумала? — он пьяно икнул в её лицо. — Врёшь! Ты от нас нику…
Раздался негромкий гулкий треск — и хватка Тэиршена ослабла, а через мгновение он сам тяжёлым мешком повалился вниз и набок. В открывшемся перед пространстве была Дженева — Дженева с огромными глазами в пол-лица и со сжатым в кулаке куском ручки от разбитого о голову Тэиршена кувшина.
* * *
Девчонки неслись по изнывающим от полуденного зноя улицам, не замечая жары, не разбирая дороги, сбивая прохожих. Кто из них первый дал команду — "бежим!" — так и осталось неизвестным; да может и не было никакой команды. Они дружно бросились спасаться, каждая от своего: Гражена сбегала от пережитого ужаса, а Дженева — от знания, что с ней будет, когда её поймают за учинение насилия над благородным… Ох, да она зацелует судье руки, если тот приговорит её только к одному дню колодок!
Когда городские улицы сменились поднимающимися вверх тропинками Садового предместья, а стоящие почти впритык дома — высокими изгородями, они почувствовали, что страх погони немного отпустил их. Задыхаясь от усталости, беглянки пролезли в щель какого-то дырявого забора, за которым им пришлось продираться сквозь вымахавшие кусты одичавшей малины. Там их глазам открылся небольшой пятачок ровной поверхности, ограниченный спереди глиняным скосом круто поднимавшегося холма, справа — полуразрушенным сараем; с остальных сторон от чужих глаз их прикрывали заросли, бывшие когда-то ухоженным садом. Иллюзия защищенности и реакция после пережитого сделали своё дело: девушки упали в высокую траву и стали жадно хватать ртами воздух.
