– Еще будет, – утешила Магомедова, но Ильинская отрицательно покачала кудрявой головкой.
– Нет, Зарка, не будет. Говорят, что я не создана для этого. По определению одного нашего невропатолога, я – это нечто среднее между вертихвосткой и девушкой легкого тона. Он гризеткой меня окрестил. Ты, Зарка, не знаешь, что это такое? – Она вдруг подперла пальчиками мягкий подбородок с ямочкой посередине и озадаченно спросила: – А может, это слово в медицинской энциклопедии надо поискать?
– Да нет, Женя, – рассмеялась безобидно Зарема. – Гризетка – это игривая, непостоянная женщина.
– Неужели? – вскричала медсестра. – Ну, это еще куда ни шло. Я и на самом деле и непостоянная, и игривая. Ты знаешь, Зарочка, – продолжала она доверительно, – я дважды чуть было замуж не выскочила. Честное слово! Сначала меня военторговец один обхаживал. В капитанском звании, все чин по чину. Лет ему за тридцать пять было. Семья? Семью в эвакуации, говорит, потерял. Да мне-то до этого какое дело! Я бы, может, за этого военторговца и вышла, да характером не сошлись.
Понимаешь, когда мы уже освобождали польскую землю и двигались на запад, принес он мне однажды чемодан и попросил спрятать. Я спросила, что там такое, а он в ответ: «Дурочка, – говорит. – Там одни только фотообъективы, и каждый из них рублей по пятьсот в России будет стоить». Имей в виду, так и сказал «в России», будто она ему царская, а не Советский Союз, и потом продолжал: «Да ты знаешь, что за эти объективы я тебя в такие крепдешины и крепжоржеты разодену, что сама королева бельгийская лопнет от зависти. Но пока об этом молчок». Ну что тебе дальше рассказывать. Тошно мне от всего этого стало. Люди кровь свою до капельки за победу отдают, а он объективами крадеными спекулировать вздумал. Короче говоря, вышвырнула и чемодан с объективами, и владельца его заодно.
– А второй раз как? – полюбопытствовала Магомедова.
У Жени Ильинской смешинки погасли в голубых глазенках, и она сделалась серьезной.
– Второй раз погрустнее дело вышло. Танкиста тяжело раненного мы тут всем госпиталем на ноги поставили. Андреем звали. Сам с Волги. Песенник. «Жигули» как затянет, со всех палат к его койке бегут. Обещал после войны по-настоящему засватать, но не вышло.
– Забыл? – неуверенно спросила Магомедова.
Девушка отрицательно покачала головой.
– В танке сгорел.
– А-а, – протянула Зарема, и в холле стало тихо.
Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена, если бы маятник древних часов не отстукал одиннадцать. Медсестра испуганно подскочила.
