– Маменька моя, уже так поздно? – Она в упор посмотрела на Зарему, коротко спросила: – Жрать хочешь?
– Да я… – уклончиво начала было Магомедова, но девушка ее решительно прервала:
– А если без всяких «да я…»?
– Хочу.
– Так бы и говорила. Женьке Ильинской врать нельзя. Она все мысли и желания на лице читает. Что же мы будем делать? Ужин давно уже закончился, но я на кухню сбегаю, чего-нибудь тебе сцапаю. Сестра-хозяйка жадная, как баба-яга. Да ладно, все равно у нее в загашниках пороюсь. Ты отсюда никуда не уходи. Спать тоже будешь у меня.
Минут через десять она возвратилась с объемистым свертком в руках и, как заговорщик, подмигнула Магомедовой.
– Считай, что тебе повезло. Тут и котлеты, и сало. А чаи с печеньем я тебе дома организую. Идет?
– Идет, – ответила растроганная Зарема.
Женя Ильинская жила в тесной сыроватой комнатке маленького госпитального флигелька с единственным подслеповатым окошком, выходящим в лес. Из-под аккуратно застеленной койки торчал угол фибрового чемодана, вмещавшего все ее нехитрое девичье имущество. Над серым ковриком-гобеленом с мирно пасущимися оленями были развешаны фотографии знаменитых актеров и актрис. Грустно улыбался Чарли Чаплин, поднявший тросточку над своим неизменным черным цилиндром.
Щедро декольтированная Мери Пикфорд обольстительно щурилась. Целился из пистолета какой-то красавец из иностранного кинобоевика. А сверху на всех на них грустно смотрел мятежный поручик Лермонтов.
– Люблю его, – сказала Женька, перехватив удивленный взгляд Магомедовой. – Больше всех поэтов и писателей люблю. Больше Толстого, Пушкина, Тургенева. Больше любого Байрона. Не веришь? Тогда послушай. – Она сложила белые кулачки на груди и, не дожидаясь согласия Магомедовой, продекламировала целую главу из «Мцыри». Зарема не верила своим ушам.
– Ну что? Получается?
– Просто чудесно, – призналась Магомедова.
– То-то же, – удовлетворенно воскликнула медсестра: – Не Женька, а целый МХАТ имени Горького.
Видишь, какой талант в этом госпитале пропадает. А хочешь из «Демона»?
Печальный демон, дух изгнанья…
…После ужина они стали укладываться спать. Женя легла первой, а Зарема долго и старательно расчесывала волосы.
Голубые глаза взбалмошной девчонки с интересом следили за ее движениями.
– Никак не пойму, – тараторила девушка, – грузинка ты или русская? Говоришь правильно, без акцента, а глаза, волосы, нос – все у тебя кавказское…
– Я осетинка, Женя.
– Ах, это там, где Дарьяльское ущелье! – вскричала Ильинская. – «В глубокой теснине Дарьяла, где роется Терек во мгле…»
