Мне пришло в голову одно соображение:
– Так, значит, если Гален был очарован, то он не влюблен, то есть не любит по-настоящему?
Они обменялись пораженными взглядами и кивнули одновременно.
– Может, кто-то из молодежи поспорил бы, – сказал Холод, – но да, так и есть.
Я попыталась представить своего славного, нежного Галена в объятиях другой и не почувствовала сожаления. Мне даже спокойней стало при мысли, что кольцо когда-нибудь отыщет ему половинку, так что он не будет грустить обо мне.
Я улыбнулась.
– Почему ты улыбаешься? – спросил Дойл.
– Потому что эта мысль не причиняет боли. – Я подошла к ним и притронулась кончиками пальцев к лицам обоих. – Мысль потерять вас двоих... вот это как рана в сердце.
Я приложила ладони к их щекам, постаравшись, правда, не коснуться лица Холода кольцом. Я хотела прикасаться к ним без вмешательства магии. Кожа Дойла была теплее, чем обычно у людей, – так все время было с тех пор, как к нему вернулись способности оборотня. Кожа Холода была чуть холодней, чем у людей. Так бывало не всегда, но он часто казался холодным на ощупь. Я впервые заметила это в Лос-Анджелесе, после того, как и он благодаря чаше обрел часть своей божественности.
Я прикасалась к ним обоим – жару и холоду, свету и тьме – и думала, существует ли в волшебной стране мужчина, который заставит меня забыть их и обратить к другому ослепленные любовью глаза. Я дорожила любовью, которую мы по кирпичику выстроили за недели и месяцы. Это потребовало усилий и доверия, и я понимала, что умри вся магия в мире – и я все равно буду их любить. А после сегодняшнего вечера я была уверена, что и они любят меня так же сильно.
Я сдвинула их головы, пока они не соприкоснулись и я не смогла поцеловать обоих одновременно. Я нагнулась к ним, лицом между их лиц. И прошептала правду в шелк волос Холода и в жар кожи Дойла:
– Чтобы вы оставались в моей постели на всю мою жизнь, я бы пожертвовала страной, троном... Всем, что я есть, и всем, чем могу стать.
Дойл первым взял мою руку, но Холод немедленно последовал примеру, и они потянули меня к себе, обернули своими телами, прижали к себе крепко и надежно. Дойл шепнул мне в макушку:
– Если бы был кто-то другой, достойный трона, я бы тебе не препятствовал.
Он прижался щекой к моим волосам. Его объятие было неистовым почти до боли.
– Я продал бы жизнь за запах твоих волос на моей подушке, но я слишком долго служил этому двору, чтобы отдать его Келу.
Руки Холода гладили мое тело, бездумно скользили по бедрам ниже края трусиков, которые я успела надеть.
