Я – пятый, тоже сижу. В уголке, прямо на старой шкуре. Волчьей. Она сыпется, ее наверно скоро выбросят...
Говорит папа. Нехотя, словно у него что-то болит. Говорит – ни на кого не смотрит.
– Его оскорбили. Я убивал за меньшее...
«Его» – это меня. Я молчу. Мне... страшно? Нет, не страшно. Но...
– Ты же знаешь Амфиарая, Ойнид! Отец с ним и так на ножах, – негромко бросает дядя Эгиалей, отворачиваясь к окошку.
Интересно, что он там увидел?
– Если его мальчишка умрет...
«Мальчишка» – это Амфилох. Он лежит дома. Он умирает. Это сказал дядя Эгиалей.
– Ну и Кербер с ним! – отец встает, машет рукой. – Уедем отсюда к хароньей бабушке!
– Ойнид!
У дяди Капанея очень громкий голос. У дядя Капанея очень широкая ладонь. Широкая, тяжелая. Когда он кладет мне ее на плечо, я едва стою на ногах. Но папа – сильный. Ему ладонь дяди Капанея нипочем.
Правда, харонью бабушку он больше не поминает. А я и не знал, что у Харона есть бабушка. Старая, наверное.
– Та ладно вам! Ну, потрались...
Дядя Полиник всегда говорит очень тихо. Он всегда грустный. Я знаю, почему он грустный! Его выгнал из дому собственный брат. Он плохой. Его зовут Этеокл. А дядю Полиника его папа проклял (его папу Эдипом зовут, он тоже очень плохой – так все говорят). Но это ничего. Мой дедушка Ойней тоже проклял папу. И папа не огорчается. То есть, не очень огорчается.
Дедушка Ойней плохой! Он даже не хочет пригласить меня в гости. И видеть не хочет!
Внезапно в горнице гремит гром. Почти как настоящий. Но я знаю – это не гром. Это дядя Капаней смеется.
– Подрались! Три ребра, рука и еще печенка. Шестилетний малец! Ну, ребята, я вам скажу! Прямо Геракл какой-то!
Когда дядя Капаней хохочет, горница становится совсем маленькой. Это потому, что дядя Капаней очень большой и высокий. И еще он очень шумный. Как гидра.
– Не сравнивай, – папино лицо почему-то дергается. – Не дай Зевес, чтобы мальчик стал таким же!
Я не понимаю. Я ничего не понимаю. Папа почему-то не любит говорить о Геракле. А ведь Геракл женился на папиной сестре. У взрослых это называется «зять». Папе он зять, мне – дядя. А папа не хочет о нем даже вспоминать!
– Если он умрет, вы уедете в Тиринф, – негромко говорит дядя Эгиалей. – Так решил отец. Но... Будем надеяться.
– Лучше бы твой мальчишка Амфиарая ударил! – смеется дядя Капаней. – Нет, ну надо же, а? Шестилетний! Четырнадцатилетнего оболтуса! Геракл бы точно сказал: «Маленьких обижают!» Помните, как он орал? Ма-а-аленьких обижаю-ю-ют!
