Нартахов ещё полежал какое-то время и понял, что надеяться больше нечего. Уйти отсюда он уже не сможет, кончились последние силы, и он вряд ли сможет даже встать на ноги, и потому, похоже, остаётся только одно — честно, по-солдатски умереть. Если на него и не донесут хозяева дома, то едва рассветет, как он будет обнаружен врагами. И тогда необходимо будет принять последний бой.
Постанывая, Нартахов пополз вдоль плетня в сторону тёмного, похожего на копну строения, полагая, что это, скорее всего, амбар или коровник, и не ошибся: теперь с тыла его надёжно прикрывали толстые стены амбара. Поудобнее пристроил винтовку и положил около себя единственную гранату. Он провёл пальцами вдоль тела, вдоль тяжёлой ноги, нащупал влажные лохмотья комбинезона и подумал, что надо бы перевязать хотя бы ногу, иначе он не дотянет и до утра, а если и дотянет, то возьмут его без всякого труда, как берёт разбойничающая собака бескрылого утенка. А такой смерти Нартахов не хотел. Он теперь будет бороться за право выбрать другую смерть, солдатскую.
Нартахов начал осторожно расстёгивать комбинезон, чтобы как-то изловчиться и снять обожжёнными руками с обожжённого тела остатки исподней рубахи, перетянуть раны, удержать в себе жизнь. Удержать хотя бы до утра. Но это оказалось нелёгким делом…
Краем уха он уловил возникший неподалёку звук и не сразу сообразил, что это проскрипела дверь в доме. Нартахов настороженно затих, вглядываясь и вслушиваясь в темноту, и приметил две неясные тени, крадущиеся через двор. Тени остановились там, где Нартахов лежал каких-то десять минут назад.
— Да ведь туточки он и был. — Семён признал голос давешней женщины.
— Ушёл, стало быть, — облегчённо выдохнул другой голос, который мог принадлежать только пожилому человеку. — Пойдём в хату. Ночь ведь. Не ровен час…
— Да куда он уйдёт? Немцы кругом, — жалостливо сокрушалась женщина. — Ждал, ждал, поди… Тебя пока разбудишь да растолкуешь тебе — все жданки могут кончиться.
— Стал быть, сумел мужик уйти и немцев миновал. Иначе мы бы стрельбу услышали. И дай ему бог удачи… Идём в хату. Ныне время такое, что на улицу лучше и не высовываться.
— Да куда он уйдёт? Я же тебе говорила, раненный он весь. Может, он здесь близко. Покликать надо. Э-эй, хлопец!
— Да тише ты, Леся, тише, — умоляюще зашептал старик. — Ну и дурная же ты. Услышит кто чужой. Беда будет.
Женщина понизила голос:
— Товарищ, а товарищ! Если ты здесь, отзовись. Мы свои тебе.
