– Как я уже говорила, – продолжила Анна, – Джарид не выносил прозвища «метис», и все время, пока он рос и мужал, это делало его жизнь дома крайне неприятной, тем более что Рис, по всей видимости, употреблял только это выражение, упоминая своего тестя.
– Как?! – воскликнула Карла. – А где же была мать Джарида?
– Там же, – вздохнула Анна. – Я понимаю дело так: Рис был очень деспотичным и хотел полной власти над всем, что имел. А это значит – над очень многим. Начиная от нескольких ранчо с огромными наделами и кончая небольшими поместьями. Свою абсолютную власть он распространял также на сына и жену, пока та не умерла лет пять назад. Мне говорили, что Джарид с Рисом страшно повздорили после ее смерти. И Джарид, оставив все, кроме рисовальных принадлежностей и одежды, что была на нем, ушел из дома отца куда глаза глядят через полчаса после того, как похоронил мать.
На этот раз Карле не удалось подавить вновь начавшуюся дрожь.
– Значит, Джарид рос на ранчо, – вслух подумала она. Это ее ничуть не удивило. Все в нем – от сильного мускулистого тела и обожженной солнцем кожи до грубо-чувственных желаний – выдавало человека, выросшего в тесном общении с природой.
– На одном из самых больших ранчо на всем юго-западе Соединенных Штатов, – многозначительно сказала Анна. – И те, кто знал, о чем говорит, утверждают, что Джарид был даже более опытным скотоводом, чем его отец.
– И он никогда больше не возвращался? – спросила Карла, не в состоянии поверить, что Кровные узы можно разорвать с такой легкостью.
Анна покачала головой.
– Нет, насколько мне известно. Правда, я слышала, что у Джарида с Рисом произошло несколько стычек с тех пор, причем каждый раз победителем выходил Джарид.
Карла несколько секунд сидела без движения, обдумывая все сказанное Анной.
Затем грустно взглянула на девушку.
– Мне кажется, что это Риса следует назвать жестоким, а к Джариду проявить симпатию и сочувствие.
– Да в том-то и дело! – воскликнула Анна. – Джарид пользовался и симпатией, и сочувствием – во всяком случае, сразу после того, как обосновался в Седоне. Но затем он восстановил против себя всех своей черствостью и грубым отношением.
– Но это можно понять, учитывая ситуацию! – громко запротестовала Карла.
Она убеждала себя, что в ней говорит развитое чувство справедливости, а не желание защитить этого человека. Но в глубине души понимала, что обманывает себя: она пылко защищала именно его.
– Да, но только до какого-то предела, – возразила Анна. – А предел этот многократно перекрывался.
