Не знаю точно, какая из трех условных частей моего самовнушения подействовала сильнее остальных, но – догадываюсь. Так или иначе, но через неопределенный период времени – запястье моей левой руки, как выяснилось, лишилось дорогих швейцарских часов – я прислушался к ощущениям организма и решил, что готов к штурму отвесных скользких стен колодца. Подчиняясь странному импульсу, я, сбиваясь на каждой строчке, как сумел прочитал вслух единственную знакомую мне православную молитву – «Отче наш». Поднялся на ноги, по древней русской традиции поплевал на ладони и, крепко уперевшись в стены, приступил к восхождению.
Я не могу точно вспомнить, сколько раз срывался и падал, успевая в последнее мгновение кое-как сгруппироваться и не нанести себе серьезных увечий. Но ни одно из моих «приземлений» не было мягким, и каждый раз мне приходилось, кусая губы, подолгу лежать на куче листьев, восстанавливая силы, дыхание и ожидая, пока успокоится боль. Зато я хорошо помню, как при каждой неудаче громко ругался, а иногда даже рычал, как зверь. Ибо очень хорошо понимал – с каждой следующей неудачной попыткой мои силы, а следовательно, и шансы на спасение становятся меньше. Кожа на ладонях уже была содрана в лохмотья, но я не обращал внимания на такие «мелочи». Когда на карту поставлена жизнь, любое живое существо готово пожертвовать многим ради главной цели спасения. Попавшие в капкан волки отгрызают себе лапу, чтобы обрести свободу. Уж лучше так, чем сдохнуть!
Когда я уже окончательно вымотался и еле сдерживал себя, чтобы позорно, во весь голос, не разрыдаться от обиды, во время очередного – возможно, последнего, на которое бы хватило сил – восхождения мой указательный палец левой руки все-таки попал в нижнее звено чуть раскачивающейся цепи. Я так растерялся от долгожданной удачи, что самую чуточку расслабился, дрожащие от напряжения ноги соскользнули с мокрых досок, и я повис, беспомощно болтаясь в пяти метрах от дна. При этом весь вес тела обрушился на один-единственный палец.
И тогда я заорал. Я зашелся в крике так громко, насколько была способна в тот момент моя и без того осипшая от постоянной ругани и проклятий глотка. В воспаленном мозгу мелькнула мысль – если сейчас не сдюжу, не смогу удержаться, то можно играть похоронный марш. И тогда моя правая рука судорожно схватилась за жалобно скрипящую всеми звеньями ржавую цепь и подтянула тело на несколько сантиметров вверх. Следом за ней намертво уперлись в покатые стены колодца ноги. До этой проклятой ночи я никогда в жизни не тренировал растяжку и тем более не садился «в шпагат». Мои паховые мышцы горели огнем и в прямом смысле слова разрывались от напряжения. Цепь раскачивалась, скрежетала и гудела от невиданной нагрузки, а я медленно полз вверх и молил бога о том, чтобы забитый в ворот крюк не выскочил.
