Я посмотрела на рыдающую тетку и слегка отодвинулась.
— Не моя вина, что вы насильника воспитали! — отрезала я. — Мать, звони в милицию, чего ждешь, пока его сперма во мне прокиснет?
Анна Константиновна взвыла по новой и залепетала:
— Дачу продам, шесть соток, баня, все посадки, место чудное, мотоцикл от моего отца остался, озолочу, милочка, только не губите моего дурня.
— Вот уж точно дурень, — вздохнула я. — Встаньте, негоже вам валяться.
— Что делать будем, доча? — робко посмотрела на меня мать.
— Да пусть катятся со своим сыночком, сделанного не вернешь, — горько вздохнула я.
— Но позвольте, — возмутилась мать, — я это так не оставлю.
— Мать, считай что ее мольбы меня растрогали и я вспомнила твои проповеди. Пусть идет, поступим как подобает христианам.
— Вы не заявите на Николяшу? — недоверчиво спросила Анна Константиновна.
— Бог ему судья, — поджала я губы, — и пусть больше никогда стихов не пишет.
— Миленькая вы моя, — снова кинулась она ко мне.
— Идите, — отодвинулась я, — а то передумаю.
Дверь за ней тут же схлопнула, а мать утерла выступившие слезы и растерянно сказала :
— Маняша, но как же это оставить без ответа, доченька?
— Мать, ты Ирку Бочарикову помнишь? Хочешь чтобы и со мной так же было?
Мать молчала, глядя на меня глазами больной собаки. Ирка Бочарикова, моя одноклассница, была изнасилована одним подонком в восьмом классе, и оказалось, что это еще полбеды. Бедная Ирка боялась выйти на улицу — окрестная ребятня принималась скандировать «Ирка — рваная дырка», в школе от нее сторонились, а суд стал настоящим кошмаром. Бедную девчонку раз двадцать заставили описать прямо в зале суда при всем честном народе тот насильственный половой акт в мельчайших подробностях — как он ее повернул, под каким углом ввел член и сколько раз им двинул внутри нее.
— Хочешь чтобы как у нее получилось? — переспросила я с нажимом.
— Но что же делать? — мать схватилась за сердце и заплакала.
— Мама, — твердо сказала я, — больше — никаких смотрин, я помру старой девой, потому что смотреть после сегодняшнего на мужчин я не смогу. А теперь я пошла домой, мне надо принять ванну и вообще… осмыслить.
— Манечка, — губы у матери дрожали, — если бы я только знала, кого привела в свой дом, если бы я только знала. А таким приличным казался.
— Мама, не переживай, — я чмокнула ее в щечку. — Я это перенесу. Я большая девочка, не волнуйся.
Не хватало чтобы у матери давление поднялось из — за моей шалости.
